Летом, если за курами не следить, так они теряют яйца всюду: в кустах, во рвах, по чужим огородам. Если их сразу не приучить нестись в кладовой — беда. Тут уж без мешка не обойтись. Напихаешь их полно в мешок, они там и толкутся полдня, а некоторые и до вечера, пока не снесутся.
Ганкины куры тоже, бывало, хаживали по соседним хлевам и огородам. Ну, если заметит Ганка, пойдет и поймает, но ведь не всегда устережешь. Курица может снестись там, где ей вздумается. А разве не бывало так, что приходил кто-нибудь из соседей и говорил, что его чубатая несется в Ганкином хлеву, в то время как Ганка никогда там не видела ни одной чужой курицы.
Но пора рассказать про рябую. Начинала она нестись чуть ли не первая, но скоро переставала, квохтала и все устраивалась на гнезде. Каждый год так. Ну, известно, Ганка сгоняла ее с гнезда, — для чего ей туча молодняка? Лишнего не нужно. Однако в этом году рябая повела себя хитро и умно, даром что курица. Но неслась не в кладовочке, не в хлеву, а когда Ганка щупала — всегда уже без яйца была. Женщина пыталась выследить, где ж она несется, но рябая была не из глупых. И вдруг исчезла. Ганка думала, что совсем она пропала, сначала расспрашивала и узнавала у соседей, а потом и вовсе перестала искать рябую. Нет так нет, не убиваться же ей по курице, как по родному ребенку.
А рябая и вправду не из глупых была. Неслась на огороде у Гомозов и там же цыплят высидела. Никогда бы и не узнала об этом Ганка, если б кто-то из соседей не сказал:
— А ты к Мартохе загляни, там твоя рябая уже целый выводок водит.
Ганка сначала не поверила: где ж это видано, чтоб ее курица да кому-то цыплят выводила. У других людей, может, и не выводила, это так, но разве Тодос и Мартоха не перенесли Ганкину межу? От них можно всего ожидать.
Давно уже не ступала Ганкина нога на этот двор, но беда заставила снова ступить.
— Здравствуйте, — сказала так любезно, словно они и не молчали полтора года меж собой. — А где тут моя рябенькая?
Мартоха толкла что-то в корыте для свиней. И хоть бы тебе повернулась, будто оглохла.
— Так говорите, что приманили мою рябенькую, ага? — все допытывалась Ганка, и голос ее, как никогда, был сладок.
Мартоха, казалось, оглохла до самого судного дня. Но Ганка уже услышала квохтанье в закоулке между хатой и погребом и подалась туда. Правда, ее рябая, похудевшая какая-то, словно ощипанная, гребла лапами, а возле нее пушистыми одуванчиками цвели цыплята. Они перекатывались, что-то клевали, — и было их не так уж и мало, если присмотреться.
Ганка протянула руку, чтобы поймать их в передник, — и у Мартохи внезапно появился слух, взгляд и прорезался голос. Она проворно подскочила к погребу и грязными руками принялась отпихивать Ганку.
— Я к тебе во двор не иду? — спрашивала она гневно. — Ты скажи, или я к тебе во двор хожу?! Перестала по воду ходить? Перестала!
— Тю на вас, бабка…
— На своих детей будешь тюкать.
— Как же так вы можете говорить? Вы — святая да божья, — кольнула Ганка.
— Цыплята мои, не лезь, не отдам!
— Как же это так: из-под моей квочки да ваши цыплята?
— А так! Потому что в огороде мои куры неслись, а твоя рябая только пришла и посидела. Иди, пока шум не подняла!
Так от самой Мартохи и узнала Ганка, где пропадала рябая. Если б знать, так выследила бы, забрала из гнезда на чужом огороде. Видали, какая Мартоха хитрая: дождалась цыплят и забрала.
— Тю на вас, бабка! Ваши куры и не вылазят из курятника, кто этого не знает? А на огороде неслась рябая, она и высидела.
— А у тебя есть черные куры, а? Вон видишь, один черный цыпленок!
— Зато у меня черный петух есть!
— А вон тот, с серо-желтой головкой?! У меня ж петух такой!
— Зато у меня аж три серо-желтые курицы! Отдавайте, бабка, наседку и цыплят, побойтесь бога!
— Рябая на моем огороде кублилась, картошку выдирала, на моем огороде высиживала — и отдать?! Не отдам, она уже моей стала!
— Вон ваши куры по моему двору ходят, но ведь от того они моими не стали.
— Моя рябая, мои цыплята, не отдам! Где это видано, средь бела дня грабят!
— Бабка, и чего вы валите с больной головы на здоровую? Лучше не мешайте, — Ганка оттолкнула плечом старуху и нагнулась, чтобы собрать шустрые одуванчики в передник.