Ненависть к нам не удается возбудить даже в конвоирах. На этот раз настоящий суд.
Надо сказать, что Сталин поступил умно, отменив какие бы то ни было суды. Суд, какой бы он ни был, все-таки вызывает некоторую волну. Дает возможность подсудимому себя проявить.
Помню свое первое впечатление в этот второй раз. Оглядел зал. В зале сидели около сотни мужчин, пожилых, в добротных, дорогих костюмах. А лица… Невольно вспомнил Некрасова:
На всех откромленных, сытых физиономиях было написано, что это работники КГБ.
И вдруг… человеческое лицо. Милое. Усталое. Я стал всматриваться: скромный костюм. Как-то очень плохо и небрежно зашнурованые ботинки. Лицо тонкое. Вдумчивое. Мелькнуло в голове: «Что это? Неужели кагебист? Нет! Тогда кто же? Свидетель? Свидетель не может находиться в зале».
И вдруг озарение: это же Сахаров! Так я, впервые увидел Сахарова.
И начался суд. Хроника рассказывает об этом так.
Восьмого мая по отношению к Краснову, находящемуся под следствием на свободе, была изменена мера пресечения: он был взят под стражу.
19 мая 1971 года Московский горсуд помещении, Люблинского райсуда слушал деле по обвинению церковного писателя А. Э. Левитина-Краснова (ст. 1901-142, ч. 2 УК РСФСР). Судья — Богданов, прокурор — Бирюкова, защитник — А. А. Залесский.
Перед зданием суда собралась группа друзей и родственников А. Э. Краснова. В зал были допущены только мачеха — E. А. Левитина — и академик А. Д. Сахаров.
Обвинительное заключение содержало много цитат из произведений Краснова, на основании которых строилось обвинение в клевете на советский государственный и общественный строй и в том, что автор «подстрекал служителей Церкви нарушать закон об отделении Церкви от государства» (ст. 142 УК РСФСР). А. Э. Левитин-Краснов обвинялся также в том, что в 1968–1969 гг. он подписал ряд обращений и петиций, из которых особо были выделены Письмо Будапештскому совещанию компартий и Обращение в ООН в мае 1969 года.
Левитин-Краснов полностью не признал свою вину, утверждая, что доводы обвинения основаны на произвольном и неверном толковании отрывков его произведений. Он разъяснил, что в его работах содержится критика отдельных явлений, а не клевета на строй, что он высказывал свои действительные мнения, а не заведомо ложные измышления. Краснов сообщил суду, что некоторые цитаты, приведенные в обвинительном заключении в качестве примеров «антисоветской клеветы», — это тексты Священного Писания.
Свидетели: священники Г. Якунин, В. Борозданов, иеромонах Псково-Печерского монастыря о. Агафангел (Догадан), В. Лашкова, А. Берестов, Е. Кушев, В. Шавров, Л. Кушева и др. — показали что читали работы Краснова и не видят в них ничего клеветнического.
Прокурор Бирюкова, повторив обвинительное заключение, просила для Левитина-Краснова наказания — 3 года ИТЛ общего режима.
Адвокат А. А. Залесский, опровергнув пункт за пунктом все доводы обвинительного заключения, предоставил суду сделать вывод из его защитной речи.
В последнем слове А.Э Левитин-Краснов сказал:
«…Я верующий христианин. А задача христианства не только в том, чтобы ходить в церковь. Она заключается в воплощении заветов Христа в жизнь. Христос призывал защищать всех угнетенных. Поэтому я защищал права людей, будь то почаевские монахи, баптисты или крымские татары, а если когда-нибудь станут угнетать убежденных антирелигиозников, я стану защищать и их… Ни один здравомыслящий человек не считает, что критиковать отдельные положения законов, вносить поправки к ним — является преступлением. Это демократическое право каждого гражданина завоевано в трудной борьбе за свободу английской, французской, Октябрьской революциями… Я писал правду, одну правду. Все в моих произведениях основано на достоверных фактах и соответствует действительности… Я считаю, что данная речь прокурора является позором для советского суда…»
(Справка: в «Самиздате» распространено последнее слово Левитина-Краснова, содержащее некоторые фактические неточности.)