— Подите ко мне поближе, — звала она, поочередно обращая взор бесцветных подслеповатых глаз то к девушке, то к мужчине. Обнимая же, приговаривала: — Вот ведь при какой каверзе пришлось свидеться. Это ж надо дожить до этакой смуты!..
— И чаво ты с ними церемонишься? — поправляя ворот под зобом, справился Кондратич.
— Я меру соблюдаю, — с терпеливым стариковским упрямством объяснила она. — Начальник строительства скоропостижно скончался, так они другого наняли. Другой в Малой Невке утоп — третий объявился. А потом вдруг выяснилось: сами-то они ломать мой дом не собиралися…
— Дивлюсь я тебе, — укоризненно качнул головой мужчина, — конечно, не они той пакости начало! На то заказчик имеется — воротила иль деляга, глаз на твою землю положивший.
— Вон оно как?..
Выуживая из авоськи пачку отменного табачку, тот улыбнулся:
— На-ка вот. Для кальяну твоего. На новом месте побалуешься.
— Ой, спасибо, Болеславушка. Ой, уважил старуху; угодил…
— Куда же ты надумала, Аида? — ласково поглаживая прохладную сморщенную руку, напомнила о себе Любочка.
— На дачу подамся жить — к Серафимовскому кладбищу.
— Знаю-знаю! — запрыгал на месте мальчишка. — Это рядом с Новой Деревней! Я туда на прошлой неделе заглядывал.
— Верно, Роденька, там моя фазенда и кособочится. Ну, присядем на дорожку…
Все четверо уселись кто куда…
Потом разом встали, засобирались… Вещей было мало. Старинное кресло-качалку взвалил на спину Кондратич; кальян достался Любочке; Родьке Аида доверила песочные часы венецианского серебра. Сама же ухватила длинный холщевый сверток с торчащим снизу деревянным черенком…
Со двора она уходила не оборачиваясь, точно не желая фиксировать в бездонной памяти любимое насиженное гнездышко. Лишь минуя арку, посторонилась, пропуская въезжавший во двор лимузин.
— А вот и олигарх пожаловал, что земельку твою оттяпал, — вздохнул Болеслав. — Помочь, али сама справишься?
— Сама, — буркнула старуха.
На углу Бестужевской и Замшина навстречу странной компании промчалась, завывая сиреной, скорая помощь.
— Чего понапрасну мыкаются? — проворчала Аида. — Лучше б на Ключевую завернули к старику-диабетику. Ни сегодня-завтра гангреной дело обернется…
— Не обернется, — подмигнул молодым спутникам Кондратич.
— У него вчера третий внук родился! — рассматривая сквозь хрусталь тонкую струйку песка, похвастался Родька. — Ему теперь не до болезней.
— И медсестра на участке сменилась, — зардевшись румянцем, добавила Люба. — Одинокая пожилая женщина; чистая, добросердечная. Навещает через день…
Редко кто видел ее улыбку. Но сейчас Аида не сдержалась — растянув тонкие губы, довольно прошептала:
— Ну и пущай бы возвращались на станцию — кофий допивать, покуда не остыл. Все одно уж поздно…
Часть вторая
— Третьего дня опять сатанинским отродьем окрестили, — выглянул из-под кресла-качалки Кондратич. Радикулитная спина изнывала, потому тяжелая ноша регулярно кочевала с горба на голову и обратно.
— Эвон как! — тюкая по земле длиннющим холщевым свертком, точно посохом, удивилась Аида. — Чего ж они в болячках-то сыскали сатанинского?
— Вот и я говорю: странный народец пошел! Изводят свою организму всякой гадостью и дурью до последнего пределу, а все мечтают здоровенькими, да во сне преставиться. Дивлюсь ихней глупости!..
— Не любят нас с тобой, Болеславушка, не любят… Опасаются, тайком с нами ворожат, — пожевала губами старуха, поворачивая непослушными пальцами вертушку на заросшей плющом дачной калитке. — Не ведают многого, оттого и боятся.
Переместив кресло на спину, тот с неохотою согласился:
— Правду сказываешь — не ведают…
— А ребятня-то в прошлое свиданьице нас нагрела! — внезапно оживилась Аида. — Не отыграться ли нам нынче, Кондратич?
— Отчего же?! Скуку развеять я завсегда согласный!..
И, приобняв Любушку с Родькой, она повела их по тропинке к деревянной, потемневшей от времени, но вовсе не кособокой избе…
— Дык… дык ведь не обучен, товарищ подполковник!..
— Знаю, потому и не приказываю делать ей… Как это сечение называют?.. В общем живот пороть! — рявкнула в ответ рация. — Скорая торчит в пробке на Площади Мужества. Помоги на месте с транспортом и обеспечь сопровождение до ближайшей больницы. Уяснил?
— Так точно…
— Поторопись!..
Милицейский капитан стоял там же — рядом с певуче скрипевшей и беспрестанно хлопавшей дверью нарядного магазинчика. Мимо сновали прохожие, покупатели, а он был не в силах оторвать горящего взгляда от миловидной молоденькой женщины. Не верилось и ей в божественность случайной встречи; в свалившееся, словно с небес чудо.
Он уж давно позабыл о сумасшедшей босой девице в сшитом из клочков невесомой материи платье, о намерении проверить ее документы с прописочкой; задержать, спровадить в отделение… Сейчас мужчина и сам был готов на любое сумасбродство, да вдруг зашипела эта чертова рация… Приказ требовал немедля отбыть на Бестужевскую — какая-то тетка вознамерилась рожать прямо в рейсовом автобусе.
Он виновато глянул на сразившую сердце прелестницу, сызнова одернул кителек, разгладил ладонью лацкан…
— Меня зовут Лиза, — пролепетала та, взволнованно зашелестев зеленым пакетом.
— Николай… — хрипло отвечал он, не ведая, как же расстаться, не порвав хрупкой нити мгновенно зародившейся обоюдной симпатии.
И, словно прочитав его мысли, она страстно заговорила:
— А возьмите меня с собой! Простите, но я… слышала ваш разговор с начальством. Я врач и смогу быть полезной!
Мальчуган устроился на покрытом гобеленом сундуке; поддернув короткие штанишки, принялся оглядываться и хлопать роскошными ресницами. Девушка присела рядом, оправила на коленках подол прозрачного платья. Старуха устало опустилась в качалку, заправила кальян, задымила. Пожилой мужчина смахнул широкой ладонью со стола годовалую пыль; пододвинул дубовый табурет; выудил откуда-то мешочек с лотошными принадлежностями.