— Не спеши, попридержи.
Уже дымком запахло, послышался лап собак, когда Каромцев велел остановиться. Поезд стал, как бы увязнув в глухой тишине и темени. Каромцев слез с саней и пошел назад мимо покрытых куржаком лошадиных морд, заиндевелых возчиков и бойцов, притопывающих от холода. Отсчитав десять саней, он встал посредине и велел позвать к себе командиров.
— Пойдешь на передние сани, Сиваев, — сказал он одному из них. — На свое усмотрение возьми двух бойцов, не более. Бомбы есть? Ступай.
На последующие сани он велел посадить по три бойца с бомбами, а на последние — с пулеметами. Потом он побежал впритруску в голову колонны.
Сиваев и двое бойцов сидели в санях. Каромцев сказал Хемету:
— У тебя самый быстрый конь. Гони во всю мочь, за тобой будут поспешать другие. Во всю мочь! Никуда не сворачивай, покуда наскрозь не проедете. Там на окраине… слышь, Сиваев, там поглядишь сам. А мы идем в обход, с восточной стороны. Ну, с богом! С богом, поше-о-ол! — крикнул он, и Хемет, дернув вожжами, на ходу вспрыгнул в дровни.
Каромцев едва успел отскочить. Со страшным визгом проносились сани. Ветер, обрываясь, хлестал его по лицу. Каромцев кричал:
— Пошел, пошел!..
Хлестанья кнутов слышались каждый в отдельности и вместе, слитые в одно, как долгая нерасторжимая волна пронзительных звуков.
Часть бойцов, пешими, во главе со Снежковым он отправил в обход села:
— Пройдете болотными кустарниками, а там по целине — к Ключевской дороге.
Сам он остался у передних саней колонны, глядя в темноту, куда уносился шум обоза.
Всего несколько минут продолжалось это невероятное ощущение медленного полета над обморочно покойными полями, под ветром, дующим, кажется, прямо с неба — всего несколько минут, вплоть до той, когда вдруг означились и хлынули окраинные избы и густые белые дымки над ними в белесых потемках, и лай собак.
И в ту минуту Хемет ощутил, как стремительно движение, ощутил всю краткость скачки, и тень тревоги, и кромку страха, коснувшуюся его.
Ответная стрельба загремела часто и бестолково, оставаясь уже позади, и то, что они сделали, открылось Хемету в своей простоте и разочаровало его слегка…
Когда подводы в бешеной скачке неслись на село и когда уже раздались первые взрывы бомб, Каромцев все еще стоял, не двигаясь и не давая никакой команды отряду. Он вслушивался и даже не отвечал, когда рядом ему говорили: «Не пора ли?» Но вот стрельба усилилась, была она беспорядочна, слепа — и он рассмеялся тому, что все выходило так, как он и предполагал, что подводы окажутся на той стороне села, прежде чем бандиты опомнятся. Он только не предполагал того, что они станут стрелять на эхо, оставленное скачущим обозом. Вот тут-то, если бы он поспешил, оказался бы под обстрелом.
— По коням! — крикнул он, прыгая в передние сани и выхватывая револьвер.
Они проскакали через все село, отстреливаясь, кидая бомбы, и на том, дальнем, конце села соединились с остальными бойцами. Но удержать бандитов и уничтожить не удалось.
Проскакав мимо скученного обоза на своих быстрых конях, бандиты свернули на Ключевскую дорогу как раз в том месте, где должен был сидеть в засаде Снежков со своими бойцами. Но Снежков заблудился в кустарниках и выбрался в село только тогда, когда мятежники уже успели удрать. Снежков жутко матерился, чтобы скрыть смущение и стыд.
«Операция не удалась», — с грустью думал Каромцев. Утешением служило только то, что трофеи достались щедрые: оружие, подводы с хлебом и бараньими тушами, кинутая впопыхах одежда.
Утром он написал еще одно донесение в губцентр (теперь хоть он располагал обширными сведениями). Он писал о том, что банда насчитывает в своих рядах до тысячи человек и именует себя армией, во главе которой стоит бывший капитан Скобелкин; что в «армии» — кулаки, дезертиры, богатое казачье сибирских и уральских хуторов, что повстанцы хорошо вооружены, все на конях. Он просил направить в район Кособродов кавалерийскую часть и предлагал наладить общее командование. Судя по обстановке, писал он, необходимо придать этой борьбе фронтовой характер, а не партизанский, как это есть сейчас…