- М-да-а-а.
Духи, откуда у меня это ощущение, будто я схожу с ума? Общение с Кваргом, определённо, плохо на меня влияет. Мы находимся на чужой планете, среди чужих людей, с большой долей вероятности виноватых в войне на моей родной планете, их мотивы и планы нам совершенно непонятны. А я, вместо того чтобы собирать информацию и составлять подробную картину происходящего, дурачусь, развлекаюсь и отвлекаюсь на личные отношения с человеком, который, - на минуточку! - номинально является моим врагом. Самое ужасное, мне совсем не стыдно, и всё происходящее мне безумно нравится.
Может, это из-за лишней десятой доли процента кислорода в их воздухе? Или, может, пищевой синтезатор на яхте украдкой что-то эдакое подмешивал, наркотического свойства?
И ведь Кварг ведёт себя точно так же! Скажи мне кто-нибудь год назад, что Разум Неспящий Кварг Арьен будет меня ревновать, экзотическими методами наказывать, прилюдно таскать на руках и... кормить с ложечки, да я бы даже представить подобную картину не смогла! Тот самый человек, который спланировал и руководил легендарной операцией по ликвидации повстанческой группировки на Тильде, и которого нам ставили в пример в учебке как образец тактика современности за его способность не терять холодного рассудительного спокойствия в любой нештатной ситуации (ну не просто же так он без протекций за какие-то десять лет взлетел по карьерной лестнице до высшего звания).
Нет, определённо, что-то в этом мире перевернулось. Или в нас. С пугающей синхронностью, что характерно. Может, всё-таки та разумная планета нас в самом деле подменила?
Кверр Лерье.
Мы их потеряли.
Это была первая мысль, пришедшая в мою голову при виде старшего с Яроникой на руках. И чем дальше, тем сильнее она крепла. Ко мне в голову даже закралось подозрение, что они делают это специально, в отместку за сводничество; но даже этот вариант никак не оправдывал подобного поведения.
Даже Птичка, уж насколько существо шебутное и далёкое от Неспящих, смотрела на эту пару с искренним удивлением. Подобное поведение было уместно при друзьях, - скажем, если бы они так начали чудить на яхте, я бы только порадовался, - но в чужом мире? Среди людей, которых вот эти же двое первыми подозревали во всяких гадостях?!
Зато я, кажется, окончательно понял, что чувствовал Кварг, когда он уже был Разумом Неспящим, а я -- безалаберным и бестолковым шалопаем. И искренне ему тогдашнему посочувствовал.
Сейчас мне было элементарно стыдно за поведение старшего. Нет, с одной стороны ничего совсем уж неприличного они не делали: не целовались и не обнимались подобно шестнадцатилетним протестующим против всего мира подросткам ("а ведь могли!" - с содроганием понял я). Но и того, что делали, с лихвой хватало, чтобы усомниться в здравости рассудка обоих.
- Скажите, а это какой-то обычай? Брачный, или ухаживания? - вполголоса поинтересовалась, склонившись ко мне, пожилая женщина, доктор Вероника Владимировна Черемшанская, представленная как филолог-лингвист широкого профиля.
- Угу, называется "два влюблённых идиота", - поморщившись, сообщил я. - Нет, конечно. Мы сами, честно говоря, удивлены подобным поведением наших товарищей; они оба в норме гораздо более сдержанные и воспитанные люди. Может, у них такая реакция на какой-нибудь из местных продуктов? Или на воздух?
- Оставьте вы молодых людей в покое, - благодушным тоном оборвал нас вчерашний профессор-антрополог, взиравший на сладкую парочку со снисходительно-добродушной улыбкой. - Совершенно нормальное поведение для молодожёнов, я бы вообще предложил их отпустить, так сказать, на вольные хлеба и не портить людям самые счастливые дни жизни, но меня не послушают.
- Это вы, Глеб Егорович, по себе судите? - весело поинтересовалась моя соседка.
- Ну, разумеется, - сварливым тоном отозвался политолог Ярослав Дмитриевич Селезнев, мужчина лет сорока с брюзгливо поджатыми губами и с выражением вечного недовольства, запечатлённого в чертах лица. - Товарищ профессор у нас и поныне находит возможным позволять себе вольности.
- Лучше в семьдесят лет обладать шестнадцатилетней душой, чем в шестнадцать -- семидесятилетней, - насмешливо отозвался профессор.
- Не обращайте внимания на Селезнева, - громким шёпотом, - таким, который привлекает внимания больше, чем уверенная спокойная речь, - сообщила мне сидящая по другую руку Елена Михайловна Дудкина, доктор биологических наук и очень... необычная женщина. Маленькая, кругленькая и настолько энергичная и проворная, что от неё через две минуты общения начинало рябить в глазах. - Он у нас убеждённый холостяк последние десять лет, с тех пор, как его Алёнка бросила.
- Елена Михайловна! - строгим тоном оборвала её представитель дипломатической службы Алёна Игоревна Турбина. Видимо, та самая? - Не думаю, что нашим гостям это интересно.
- Переживает, - одновременно сообщили мне обе соседки трагическим шёпотом.
Духи!
Может, именно это нормально, и именно я веду себя неправильно? Как-то странно эта Земля на людей действует. Даже наш начальник охраны сидел с таким видом, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит, и вот такое поведение светил науки -- абсолютная норма.
Нельзя сказать, что подобные отношения окружающих мне не нравились. Скорее, они попадали под определение "слишком замечательно, чтобы быть правдой". Земляне в самом деле напоминали людей из совершенно другого, более совершенного, более радостного мира, чем Брат. Очень сложно было действительно поверить, что мир этот существует, и что мы оказались именно в нём, а всё происходящее -- не специально для нас организованный спектакль.
Определённо, мы с Кваргом поменялись ролями. Он чудит, а я пытаюсь вести себя разумно, подхватив павшее знамя его паранойи и осторожности. И оставаться скептиком мне, честно говоря, чем дальше, тем сложнее...
После завтрака мы всей толпой направились за нашим охранником в неизвестном направлении. Кваргу с Ярой, видимо, надоело дурачиться, и после трапезы они вернулись в адекватное состояние. Шли рядом, держась за руки как приличные школьники, и не рвались привлекать чужое внимание. Хотя у них это всё равно получалось плохо: из нашей компании они вызывали у местных самый большой интерес. С синеволосым старшим всё и так понятно, а вот чем их так поразила Яроника, ещё надо было выяснить.
Шли мы довольно долго. Вереницей обыкновенных лифтов и даже самых примитивных лестниц, по широким гулким коридорам, отделанным белым и красным камнем с прожилками, с тяжёлыми старинными дверями по бокам и окнами, прикрытыми полупрозрачными шторами. В общем и целом создавалось ощущение, что мы находимся не в современном исследовательском институте, а в каком-то музее.
- А почему здание не переоборудовали и не оснастили теми же телепортами? - задал я вопрос идущей рядом Черемшанской.
- Потому что памятник архитектуры, - с удовольствием ответила она, явно тяготившаяся молчанием. - Здание не такое уж старое, но, говорят, построено на фундаменте древнего, ещё докосмической эпохи, Университета, выходцы из которого собственно и стояли у истоков покорения космоса. Даже, говорят, на основе тогдашнего проекта; не один в один, но общий вид воссоздан.
- Говорят? - уточнил я.
- Ну, я всё-таки не историк и не архитектор, - рассмеялась она. - За что купила, за то и продаю.
- Это какая-то идиома? - я хмыкнул, имея в виду последнюю фразу.
- А? Да, разумеется, - отмахнулась она. - Вы не обращайте внимания, из меня часто фольклор плещет. Профессиональная деформация, что поделаешь. Так странно, - вдруг переключилась она. - Вы настолько похожи на нас, - и манерой строить разговор, и общим поведением, - что я никак не могу поверить, что вы прилетели с чужой, далёкой планеты. И переводчики у вас насколько качественные! А вы не могли бы его, кстати, снять, и сказать мне что-нибудь на родном языке? - загорелась она.
- А что именно сказать?
- Ну, не знаю. Стишок какой-нибудь, или песенку. Петь не обязательно, мне просто звучание языка послушать. Он же наверняка произошёл от какого-то земного!