— Скажи, ну же милая, скажи…
И я сказала. Нет, я закричала. Закричала так, что, наверное, все кто находился в радиусе нескольких километров, услышали этот вопль. Вопль голодной свихнувшейся самки.
— Тебя… Хочу тебя!
Я не знаю, как описать то, что произошло после этих слов. Он разорвал меня. В прямом смысле этого слова он растерзал меня на части. Надавливая большим пальцем на сжавшийся бугорок, он ввёл в меня сначала один, потом два, потом три, а потом четыре пальца и начал двигать ими в бешеном, не щадящем темпе. Я кричала. Кричала в его жадный рот, которым он сминал мои губы. Я билась под ним в диком наслаждении. Я металась, ёрзала, пыталась насадиться ещё глубже, дойти, переступить через эту точку…точку невозврата, и когда он подвёл меня к ней, когда оргазм обрушился на меня сокрушительной волной, когда всё пред глазами померкло и тело разорвалось на миллиарды крохотных кусочков, из моих глаз брызнули слёзы. Слёзы дикого, сносящего все границы дозволенного и недозволенного удовольствия и слёзы стыда. Стыда, который пришёл с запозданием, но всё же пришёл. Вьелся ледяной корочкой отвращения к самой себе в мою душу.
— Хорошая, сладкая, моя девочка… — его пальцы всё ещё были во мне. Он хаотично сцелововал каждую слезинку с моего лица. — Теперь всё будет по-другому, слышишь? Не сразу, я дам тебе время. Я дам тебе передышку…Небольшую. Но я не отступлюсь. Не теперь. Ты моя. Моя поняла? Моя ЖЕНЩИНА.
Papa, Hermann erzählte mir, dass du angerufen und gebeten zu kommen. Ist etwas passiert?[1]
Девушка вошла в кабинет отца и не став ждать приглашения села в кресло напротив его стола.
— Kat, Hör mir zu, bitte ruhig gut?[2]
Девушка напряглась. Отец очень редко называл её Кэт. Обычно Катенька, Катюша. Он не хотел расставаться с русским произношением её имени.
(Прим. — в дальнейшем для удобства всё разговоры будут на русском).
— Результаты моих анализов не утешительны. Врачи не дают мне больше шести месяцев, — жестом руки оборвав всхлипнувшую и тут же подскочившую с кресла дочь, Руслан продолжил. — Нет, не нужно. Не сейчас. Я не об этом хотел с тобой поговорить. Пожалуйста, попытайся понять и принять то, что я тебе сейчас скажу. Ты должна уехать в Россию. В Челябинск. Ты должна туда съездить именно сейчас. Я составляю завещание. Ты знаешь, что помимо моей компании у меня есть сеть ресторанов, ночных клубов и много другого. Я хочу, чтобы ты знала между кем, будет всё это разделено. Моё имущество в равной мере будет поделено между тобой, Анной и ещё одним человеком. Человеком, ради встречи с которым ты и должна будешь полететь в Россию. Я хочу, чтобы ты познакомилась с этой девушкой ещё до моей смерти….и я хочу, если это, конечно, будет возможным, чтобы ты привезла её сюда. Я хочу познакомиться с ней…и попрощаться. Эта девушка — Юлия Самсонова. Она всего лишь на пару лет младше тебя. Ей двадцать два года. Позже я расскажу тебе о ней поподробней. Сейчас я хочу, чтобы ты знала только одно. Эта девушка — моя дочь и твоя сестра.
— … А потом он просто предложил мне поужинать с ним в ресторане. Представляешь? Ни с того, ни с сего! Мы случайно встретились на улице, когда я выходила из супермаркета. Шёл дождь. Он помог мне пакетами, подвёз до дома, а потом бац и предложил встретиться следующим вечером и поужинать в каком-нибудь ресторанчике. Вот так у нас всё и закрутилось…Я честное слово, сразу хотела тебе обо всём рассказать. Только сглазить побоялась….Да и к тому времени у нас ещё ничего серьёзного не было. Нет, он за мной, конечно, ухаживал и всё такое, но…Юль ты меня вообще слушаешь?!
Я заставила себя отвести взгляд от жмущейся на лежаке парочке, только когда Полина стукнула меня по плечу. Не больно, но вполне ощутимо для того, чтобы я наконец перестала прожигать глазами Артура, которому до меня не было никакого дела. В данный момент его интересовала только пышногрудая брюнетка, которой он с таким самозабвением массировал плечи и всё что пониже. Сволочь. Скотина. Кабель. Он делал это специально. На протяжении всего отдыха, с того самого дня, когда мы переступили черту допустимого, когда я окончательно потеряла голову, он делал всё, чтобы вывести меня из себя. Он больше не бегал за мной по пятам. Точнее теперь он делал это совсем по-другому. Артур по-прежнему выслеживал меня, но уже не пытался сблизиться. Стоило мне прийти на пляж, забежать в какое-нибудь кафе, или элементарно отдохнуть у бассейна своего отеля, он всегда по «счастливой случайности» тут как тут оказывался ряд. И не один. С того вечера как все наши отношения разделились на «до» и «после» он делал всё, чтобы я каждые пять минут видела его с новой девушкой. Чтобы смотрела, как он массирует какой-нибудь длинноногой девке «спинку» на пляже, как без стеснения лапает её грудь у бассейна или задирает юбку в каком-нибудь баре. Он надеялся, что этим сможет довести меня до предела, всколыхнуть во мне волну злости и ревности. И чёрт подери, ему удалось это на «ура»! Да, я злилась. И не просто злилась. Я была вне себя от ярости, от жгучей обиды, за то, что он ни разу не подошёл ко мне после ТОГО случая. За то, что абсолютно перестал на меня реагировать. За то, что каждый вечер я слушала дикие стоны и скрип кровати за стенкой. Дьявол, да я была не просто в ярости, мне хотелось его придушить, собственноручно вырвать все его причиндалы. Ревновала ли я? Нет. То, что я чувствовала, нельзя было назвать ревностью. Это было гораздо глубже. Гораздо острее. Гораздо больнее и ядовитей. Эта смесь дикой обиды, жгучей ярости и безумного собственнического чувства выжигала меня изнутри. Но я держалась. Держалась из последних сил. Хотя бы, потому что не имела ни на что прав. Ни на обиду, ни на злость, ни на ревность. Он мой брат. Пускай двоюродный, но, чёрт подери, брат! И всё чем я должна корить себя, из-за чего должна кусать локти и заливаться краской стыда, это из-за того вечера, которого не должно было быть…и о котором, я к собственному стыду, ни капли не жалела. А где-то в глубине души, в самых дальних уголках подсознания я не просто хотела, я жаждала продолжения…
— Юля, да очнись ты, наконец! Кому я тут душу, в конце концов, изливаю? Самой себе, что ли?
Полина надула губы и обиженно отвернулась от меня к стойке бара. Приобняв подругу, я всеми силами заставила себя вытеснить мысли об Артуре. Всё. Хватит. Много чести для него. К счастью, сегодня наш последний день пребывания на этом острове. Завтра мы улетаем, и я очень надеюсь, что дома с меня схлынет эта волна наваждения.
— Прости, задумалась. Так что ты там говорила на счёт Лом…Олега? У вас и вправду всё серьёзно?
— Серьёзней некуда. Он сказал, что никогда и ни к кому у него не было таких сильных чувств. Ты знаешь, мне даже кажется, он скоро предложит мне переехать к нему! А там глядишь, недалеко и до свадьбы…Я уже представляю, как бы мне пошло подвенечное платье. Да и мама всё говорит, что пора бы мне, наконец, устроить свою личную жизнь. Она-то за папу в восемнадцать выскочила. А я уже на четыре года отступила от её рекорда. Как думаешь, Олегу понравится…
Дальше я слушала мечтательное щебетание подруги, что называется «в пол уха». Полинка — наивная душа. Верит во всё, что ей на уши повесят. Лом, никогда раньше не испытывал ни к кому таких сильных чувств? Что же в это я как раз охотно верю. Вся их шайка-Лелька испытывает сильные чувства, только когда задействует в «дело» причиндалы, что болтаются у них в штанах. И мой братец не исключение. Невольно, я снова переметнула взгляд в сторону Артура и испытала дикое желание запустить в него чем-нибудь тяжёлым. Он втирал масло в спину довольно развалившейся на лежаке брюнетке и при этом иногда, как бы «совершенно случайно» задевал руками её практически полностью обнажённую грудь. Сволочь. Он знал, что я смотрю. Он знал, что именно в эту минуту я смотрю на них.
— Юль, ну ты меня совершенно не слушаешь! Куда ты постоянно поглядываешь-то?
Проследив за моим взглядом, Полина иронично усмехнулась, а я тут же отвернулась в другую сторону, чувствуя, как к щекам прилила краска. Я вдруг испугалась, что вот сейчас, подруга что-то заподозрит. Что она уже о чём-то догадывается.