Глава седьмая
(Рязань, РВДУ, февраль – март 1987 года)
Если человек способен что-либо делать лучше других, он непременно будет искать возможность продемонстрировать свои способности. Если кому-то подвластно нечто неординарное, позволяющее выделиться и самобытно выразиться, он будет несчастлив до тех пор, пока не сделает свой талант достоянием многих. В природе человеческой заключен довольно примечательный пунктик: отважно стремиться к публичному проявлению своих лучших качеств, даже если они окажутся неуместными или окажутся с опасными последствиями. И как только человек вознамерился раскрыться перед многими, ему обязательно однажды представится случай продемонстрировать свое умение – это непреложное уже правило самой жизни.
Курсанту Артеменко хорошо было известно, что в феврале предстоит общая для всего училища десятикилометровая лыжня, он также знал, что добрая четверть роты вообще ни разу на лыжах не стояла. Командиры, как всегда в таких случаях, сознательно закрывали глаза на всяческие уловки и хитрости, позволяя курсантам самостоятельно лавировать на стремнинах учебного процесса. Алексею неожиданно повезло дважды. Первый раз, когда благодаря устойчивой морозной погоде на широком, открытом ветрам поле за училищем образовалась плотная выровненная ветром корка наста. Второй, когда кафедра физической подготовки приняла решение давать старт повзводно и поротно, лишь с небольшим интервалом времени. Таким образом Алексей оказался в первых рядах стартующих, и он не только никому не мешан, но часть роты вообще не заметила его бега. После старта он ловко перескочил на твердый наст рядом с лыжней, и уже через минуту легко догнан второй, а затем и первый взвод, без напряжения обойдя товарищей, мучавшихся на лыжне не столько от бега, сколько от деревянных, убогих, дореволюционных, плохо прилаженных к сапогам лыж. Когда он отмечался на повороте у офицера с кафедры физической подготовки, позади него уже давно никого не было видно. Почти все курсанты двигались косолапо и наверняка вызвали бы смех у стороннего наблюдателя неуклюжими, порывистыми, топорными перемещениями, если бы за этим действом не стояло суровое мужское упорство и феноменальная способность терпеть даже то, что дается ради самих испытаний. В училище с особой трепетностью относились к обучению терпеть. Ради этого летом курсанты плавали в одежде с оружием, зимой бегали на лыжах или с лыжами в руках не спали ночами в лесных засадах, таскали на себе в горы не только оружие, но и ящики с боеприпасами… Командирских выдумок всегда было предостаточно, и все во имя культа совершенности и несокрушимости… Здесь создавалась особая порода людей, одинаково презирающих опасности и напряжение, в равной степени нечувствительных к требованиям собственной плоти.
Когда Алексей прокричал на финише: «Курсант Артеменко, первая рота, третий взвод», позади него было совершенно пустое поле. Лишь через две с половиной минуты на горизонте показались сибиряки Абакумовы из первого взвода, за которыми опять долго никого не было видно.
– Ты где лыжи взял-то? – с ироничной усмешкой спросил высокий майор с планшетом, отмечавший курсантов.
– Из дома привез.
– Вообще-то тебя следовало бы поставить на дрова да отправить повторно на круг, чтоб был со всеми в одинаковых условиях… – В голосе майора не было ни злости, ни негодования, он произносил слова скорее для порядка, намереваясь переложить ответственность за подобную хитрость на чьи-то другие плечи.
– Ладно, Витя, не мучь курсанта, он тоже свое отработал, смотри, в мыле совсем.
К ним подошел худощавый, стройный, как жердь, полковник в шинели, из-под которой поблескивали хромовые голенища сапог. Его руки были облачены в щегольского вида лайковые перчатки, дорогие, блестящие и совсем непохожие на те, что носили другие офицеры. Продолговатое лицо с тонкими чертами приковывало к себе взгляд. Несмотря на холодную, пусть и безветренную погоду, он был в фуражке с элегантно поднятой кокардой, которая формой напоминала безупречные фуражки офицеров вермахта. Полковник ярко выделялся своей подтянутостью и щеголеватостью на фоне майоров и подполковников кафедры, одетых в мешковатые камуфлированные куртки и небрежно нахлобученные зимние шапки. Но еще больше, чем внешний лоск, его отличали манеры, неторопливые, гипнотически действующие жесты и несвойственная представителям данного рода войск мягкость речи. Это был явно не командирский голос, он скорее мог принадлежать интеллигенту, чем военному. Здесь, посреди снежной пустыни, полковник выглядел экзотично, мог показаться слишком напыщенным, если бы не естественность, пронизывающая все его движения, внимательный, пристальный и совсем неравнодушный взгляд на происходящее, да стоявший в пятидесяти метрах от финиша командирский уазик рядом с обязательной в таких случаях каретой «скорой помощи». Обладающий властью может позволить себе многие отклонения от общепринятой нормы, а этот человек всем своим видом демонстрировал, что властью и авторитетом на этом клочке земли он обладает немалыми.