Вся последующая история партдиктатуры показывает, какое из двух мнений возобладало. Из партии метастазы раковой опухоли расползаются по всей стране. Героем коммунистической цивилизации становится Павлик Морозов.
Инквизиция смогла сломить сопротивление катаров и других еретиков главным образом именно потому, что поощряла доносительство. Скрывая имена настоящих стукачей, инквизиторы часто говорили обвиняемым, что на них будто бы донесли самые близкие им люди. «Ваш друг, имярек, утверждает, что видел, как вы шли на тайное сборище катаров». Никто больше не знал, кому можно доверять. Связь круговой поруки распадалась. Торквемада в упомянутой мною повести Анджиевского говорит: «Наша власть основана на страхе. Нужно, чтобы жена не доверяла мужу, родители боялись детей, сослуживцы — один другого. И все должны трепетать перед всезнающим судом Святой Инквизиции».
Из опыта Робеспьера Маркс, Энгельс и Ленин вывели науку тоталитарной идеократии, осуществляемой одной партией и даже одним только человеком. Через якобинцев марксизм-ленинизм наследовал и другую всеевропейскую традицию, традицию инквизиционную: грешников нужно привести к спасающей абсолютной Истине насильно, а злых еретиков, которые своим инакомыслием мешают Истине занять её место, тех уничтожать.
И вместе с тем и якобинство, и марксизм-ленинизм были метаморфозами как раз тех мессианских эгалитарных движений средневекового хилиазма, с которым боролась инквизиция. Как это может быть? Как якобинство, марксизм и большевизм могут быть одновременно метаморфозами двух противоположных друг другу тенденций: революционной и охранной?
Могут. При всей их противоположности, две эти тенденции растут из одинакового сознания, что Истину можно утвердить и охранить только насилием и террором. Правда, одни хотят насилием и террором построить «новый мир», другие охранить существующий порядок. Задачи прямо противоположные, да средства те же и такая же одержимость антихристианским духом нетерпимости, непрощения и ненависти. К тому же революционеры, только свергнут короля или тирана, глядь, уже сами оборачиваются охранителями своей новой власти и устраивают свою собственную инквизицию.
Все это позволяет утверждать, что продолжение якобинской революции — большевистская — была новым эпицентром, новым прибоем всеевропейской мессианской революции, которая подымалась уже в Средние века в движениях эгалитарного хилиазма, бурлила в апокалиптических сектах, игравших такую роль в английской революции, и впервые восторжествовала с диктатурой якобинцев.
Да, казалось бы, все это не подлежит сомнению. А между тем, нас всё время настойчиво хотят убедить, что истоки большевизма нужно искать вовсе не в марксизме и не в якобинстве, а исключительно в «специфике» русской истории: в татарщине, в опричнине, в революции сверху Петра Великого, и вот феодализма в России не было, и русские прирожденные рабы, и при Николае I был учрежден корпус жандармов в несколько тысяч человек. Подобные утверждения вовсе не плод исследовательских усилий установить действительную родословную большевизма. Они обычно продиктованы: или желанием во что бы то ни стало снять с марксизма ответственность за Архипелаг ГУЛАГ; или доходящей порой до антирусского расизма, застарелой, утробной враждой ко всякой России, — Советский Союз, дескать, всё та же царская империя; или, как в случае Бердяева, комплексом национальной неполноценности: «русский народ… может осуществлять или братство во Христе, или товарищество в антихристе». Куда же буржуазному мещанскому Западу устроить такую революцию, как большевистская!
О всех этих утверждениях не стоило бы и говорить, не мешай они Западу понять подлинную природу идеологии марксизма-ленинизма и найти способы противостоять её наступлению.
Глава третья
«Чевенгур»
По мне, «Чевенгур» Андрея Платонова — одна из самых важных книг для понимания большевистской революции. Попала она мне в руки случайно. Все хвалили, но никто не мог ясно сказать, о чем она. На обложке имковского издания голова коня и голова солдата. Неопределенно подумалось: верно что-нибудь о конармии. Тем больше с каждой страницей возрастало мое удивление Я такого не ждал.
Андрей Платонов изображает большевистскую революцию как великую и в то же время безумную, страшную и жалкую эсхатологическую драму. В Чевенгуре все апокалиптики. Чевенгурские «буржуи» ждут второго пришествия «Лежали у заборов в уюте лопухов бывшие приказчики и сокращенные служащие и шептались про лето Господне, про тысячелетнее царство Христово, про будущий покой освященной страданиями земли».