«Я вынес себе резолюцию, что в девятнадцатом году у нас все кончилось — пошли армии, власти и порядки, а народу опять становись в строй, начинай с понедельника… Да будь ты… Всему конец; закон пошел, разница между людьми явилась — как будто какой черт на весах вешал человека… Говори — обман или нет?» «Обман, — с простой душой согласился Копенкин».
Обман — ключевое слово «Чевенгура». Вместо жданного чевенгурцами «окончательного счастья жизни» и «государства житейского довольства и содружества» пришел иерархический, беспощадный, тоталитарный строй. Никакой уравниловки, никакой свободы. И этот строй объявляется совершенным, установленным навсегда. Всякая попытка его изменить — предательство, ревизионизм, переход на сторону капитализма.
«Новый класс» так же, как феодальные правящие классы, ненавидит новшества и боится прогресса даже в науке, и это несмотря на свое будто бы научное мировоззрение. Еще не так давно теория относительности считалась в Советском Союзе идеалистической фантазией, кибернетика — буржуазной псевдонаукой, копенгагенская школа — чертовщиной. Даже из теории Павлова, официально противопоставленной фрейдизму, принималось только то, что можно было согласовать с партийной догмой. Пример показал уже Энгельс: по идеологическим соображениям он обозвал Ньютона «индуктивным ослом» и отверг два величайших научных открытия своего времени: второй закон термодинамики и теорию естественного отбора.
Правда, когда Капица довел до сведения Сталина, что если не дать ученым права пользоваться теорией квантов, то советской атомной бомбы не будет, физиков и математиков оставили в покое. Но классическая генетика и молекулярная биология были «реабилитированы» только после XX съезда. Да и по сей день ЦК КПСС строго следит, чтобы советские ученые не поддавались соблазнам идеалистических теорий буржуазных ученых. Несчетное число советских ученых стали жертвой марксистского мракобесия: одни подверглись участи Джордано Бруно, другие участи Галилея.
Создала «социалистическая» цивилизация и свой образец героя: беспощадный чекист, Павлик Морозов, член партии, наделенный, как прежде рыцарь или буржуа, легендарными добродетелями, правда, другими и часто не соответствующими общечеловеческой морали. Михаил Геллер в книге «Концентрационный мир и советская литература» так пишет о повести А. Серафимовича «Политком»: «Давая пролетария-коммуниста крупным планом, писатель доводит идеализацию до обожествления, лишая героя индивидуальных черт, наделяя его чертами ангельскими». Геллер не преувеличивает. В подтверждение своих слов он приводит из повести Серафимовича невероятную выдержку: «Политком… как Бог, без пятнышка, стало быть всегда в первых рядах… Другой может устать, политком — нет. Другой захочет выпить, ну, душу немного отвести, это же естественно, политком нет. Другой поухаживает за женщиной, политком — нет. Другой должен поспать 6–7 часов в сутки, политком бодрствует 24 часа в сутки».
Современный коммунизм — двуликий Янус. Об этом часто забывают.
Сегодня страны, где правят коммунисты, — самые реакционные, тоталитарные, неподвижно застывшие, неспособные к преобразованиям и развитию. Да и какое может быть диалектическое развитие в обществе, где больше нет, так во всяком случае утверждается, классовых противоречий. Чевенгурцы правильно это почувствовали: с победой коммунизма история кончилась, время остановилось Но на страны, где коммунисты еще не захватили власть, марксизм продолжает надвигаться в своей революционной форме, как расплавленная лава, как новая мессианская религия, как социальный миф небывалой еще взрывчатой силы.
Чем объясняется безумное ослепление людей, которые не верят, что, когда эта лава застынет, из нее образуется тоталитарный архипелаг ГУЛАГ. Борьба с этим ослеплением обречена на неудачу, если не понять, что марксизм, пусть и обманно, отвечает надежде, принесенной в мир две тысячи лет тому назад.
Так же, как средневековый анархо-хилиазм, и так же, как идеология Французской революции, марксизм есть христианская ересь, левацкий загиб латинского христианства. По выражению отца С. Булгакова, Маркс «транспонирует на безбожный язык своего материалистического экономизма древние пророчества о Горе Божьей и мессианском царстве».
Да что же может быть христианского, хотя бы даже еретического, в учении, которое привело на практике к тоталитарной каторге?
Во избежание недоразумений: я ни в какой мере не разделяю взглядов довольно многочисленных теперь католических и протестантских священников, которые безоговорочно принимают не только все экономические и политические анализы коммунистов, но и средства, какими те стараются осуществить свой проект «освобождения» человека. В трагической мировой кунсткамере они видят только тюрьмы Пиночета, а архипелаг ГУЛАГ не примечают. Всякое насилие со стороны пролетариата, говорят они, оправдано. Странные христиане! Недавно по французскому телевиденью один из них заявил: Бог открывается только в борьбе классов, долг каждого христианина бороться рядом с коммунистами против мирового капитала. Он даже возмущался, этот священник, что Бог пишется с большой буквы. Морис Клавель сказал о таких, что Христос для них только предтеча Маркса.