– Одевайтесь лучше в мое, Софья Николавна. Оно, конечно, тоже вам велико, но все хоть бабская сбруя, а не эти порты. А я как раз их надену, мне сподручнее.
– Вот это верно, – одобрил Владимир. – Что ж, дамы, переодевайтесь, а мы понемногу соберем пожитки. Наверняка в Грешневке уже хватились и нас.
Через полчаса, когда солнце уже высунуло красный бок из-за леса, на большой дороге, ведущей в город, они простились. Софья, чувствующая себя очень глупо в широченной домотканой юбке, вылинявшей кофте и накинутом на плечи драном платке Марфы, протянула Владимиру мокрую, холодную руку.
– Что ж… прощайте. Вы сейчас в Грешневку?
– Как условились. – Владимир держал в руках свернутое в валик платье Софьи. – Постараемся поднять побольше шума, чтобы все поверили в ваше… м-м… утопление.
– Только Катю, Катю предупредить не забудьте! – волновалась Софья. – У нее несносный, дикий характер, она бог весть что выкинуть может! Прямо сразу же шепните!
– Я обещаю, – Владимир осторожно пожал ее руку. – Вы же, со своей стороны, постарайтесь не задерживаться, садитесь на первую же попутную телегу и марш-марш – в Калугу! Тех денег, которые я вам дал, должно хватить на дорогу и на первое время. Не потеряйте письмо к Чаеву!
– Разумеется… – Софья осторожно высвободила свои пальцы из ладони Владимира. – Спасибо вам, Владимир Дмитрич. Прощайте.
– До свидания, – серьезно поправил он. – Поверьте мне, Софья Николаевна, мы еще увидимся. Моей службе у Мартемьянова скоро конец, и, видит бог, я вас найду. Чего бы мне это ни стоило.
Серые светлые глаза посмотрели на Софью в упор, без улыбки. Она опустила взгляд, чувствуя, как горячеют скулы. Поспешно сказала:
– Прощайте. – И, не оглядываясь больше, быстро пошла по светлеющей дороге. Марфа, сговаривающаяся о чем-то на обочине с Северьяном, прервалась на полуслове, вскинула на плечо ружье и, похожая в мужской одежде на толстого невыспавшегося рыжего парня, споро затопала следом.
– Ну, брат, твой выход, – сказал Владимир, часом позже подходя вместе с Северьяном к покосившимся воротам грешневского имения. – Давай уж от души, не подкачай.
Северьян солидно кивнул, взял из рук Владимира высохшее платье Софьи, прокашлялся… и вдруг, подняв, как знамя, платье над головой, с места взял в карьер и ворвался в ворота таким галопом, словно за ним гналась стая волков.
– Барышня утопи-и-и-илась!!! – От истошного поросячьего визга, извергнутого Северьяном, у Владимира зазвенело в ушах. Он досадливо поморщился и, вовремя спохватившись, что и ему надо бы изобразить волнение, помчался за Северьяном.
Тот уже стоял посреди двора в толпе людей. Владимир заметил среди окружившей Северьяна грешневской дворни приказчиков Мартемьянова и ускорил шаг, торопясь подойти к ним. Краем глаза он увидел, как сам Федор Пантелеевич хозяйским шагом выходит из господского дома и сердито спрашивает:
– Ну, чего орешь, порося недорезанное? Кто там у тебя утопился? Спьяну примерещилось? Где барин твой? О, Владимир Дмитрич! Где это тебя всю ночь носило? Чего там твой жулик голосит?
Владимир испустил тяжелый вздох, скроил скорбную физиономию и пустился в долгий рассказ о том, как они с Северьяном, обнаружив вчера, что грешневская барышня, за которой они были посланы, тайком убежала в лес, немедленно отправились на поиски; как весь день и полночи пробродили по лесу, крича на два голоса и распугав всех окрестных медведей; как, заблудившись, вынуждены были заночевать на берегу реки и как, проснувшись, обнаружили у самой воды вот это платье.
– Я думаю, Федор Пантелеевич, что она в самом деле утопилась, – сдержанно сказал он, прямо глядя в черные, дикие глаза купца. – Софье Николаевне было семнадцать лет, возраст самый романтический, и ваше неожиданное… м-м… предложение могло потрясти ее настолько, что… То есть все могло быть. Жаль. Красивая девушка была.
– Да что ж это такое, Матерь Божья… Как же это она, дура… – пробормотал Мартемьянов. Через плечо купца Владимир заметил какое-то шевеление на крыльце и увидел, что по широким ступенькам медленно, цепляясь за перила, спускается Сергей Грешнев. Он был в распахнутой на груди рубахе, старых и потертых брюках армейского офицера, взлохмачен, небрит и бледен до зелени. Было видно, что его мучает жесточайшее похмелье. Зеленоватые выцветшие глаза блуждали по двору, не останавливаясь ни на одном лице. Казалось, хозяину Грешневки было совершенно невдомек, откуда взялись на его подворье все эти люди и почему они так кричат.
– Ч-что случилось? – заикнувшись, хрипло осведомился он у Мартемьянова. – Софья до сих пор не вернулась? Что за чер-р-рт…