В Алма-Ате нас обокрали. Вещей было мало, да и не в них дело - украли продовольственные карточки: "рабочую" отцовскую, "иждивенческую" мамину и мою - "детскую". Семья оказалась на грани настоящего голода. Отец тогда работал в Театре им. Моссовета и был заместителем художественного руководителя Ю. А. Завадского, но это никаких льгот не давало. Положение было довольно печальное: я даже не мог покупать свою ежедневную детскую "пайку" - миску макарон и конфету-леденец. Эти макароны делались из темной муки и выглядели, как бы сказали сейчас, неадекватно. Их называли между собой "саксаулом", и надо сказать, что это соответствовало "чугунному" дереву пустыни, которое расколоть можно было только при помощи кувалды.
О быте эвакуации написано много и подробно, и я не хочу повторяться. Война породила не только массовый патриотизм, но и уклонение от воинской службы под любым предлогом. В те годы даже существовал термин "ташкентские партизаны". Этот город сильнее магнита притягивал дезертиров.
Отец рассказывал о неком Ш., крупном чиновнике от культуры, брате популярного режиссера. Он был известен как "патриот", слыл замечательным оратором. На митинге творческих работников Ш. горячо призывал всех на защиту Родины, агитировал записываться добровольцами, что отец и многие другие участники митинга и сделали. Когда их построили, выдали вещмешки и должны уже были отправить в часть, выяснилось, что "командир", он же замечательный оратор, давно имеет бронь, освобождавшую от военной службы, и никуда со своими товарищами отправляться не собирается. Разразился скандал, в результате чего военным властям пришлось надежно спрятать "энтузиаста".
В пути прибился к нашему эшелону и некий журналист, который весьма быстро освоил новый эпистолярный жанр: в глубоком тылу писал "письма с фронта". В своей продукции он рассказывал близким и знакомым, как храбро сражается, призывал не жалеть себя. И эти подделки читали на радио как подлинные письма фронтовиков. Но все это, конечно, было исключением. Жизнь шла своим чередом. Кто смог что-то захватить с собой из дома - торговал на барахолке. В основном шел обычный бартер - обмен вещей на продовольствие.
Когда случалась неординарная сделка, возникали комические ситуации на центральных улицах летом стали появляться гордо сидящие на ишаках аксакалы в шелковом нижнем белье.
В 1965 году мы с отцом снимались в Алма-Ате в фильме по сценарию А. Голиева "Спроси свое сердце" и часто приходили на те места, где жили в эвакуации. За четверть века все изменилось, и я с трудом узнал наш дом и двор, где играл с дочкой одной из самых прекрасных актрис Театра им. Моссовета Веры Петровны Марецкой. К нам тогда приближался невысокий невзрачный человек в тюбетейке и с печальным взглядом протягивал девочке одну-единственную конфетку-леденец. Взрослые недоумевали:
- Почему он дарит конфетку именно этой девочке?
Незнакомец со вздохом отвечал на это:
- Путь к телу матери лежит через сердце ребенка.
Только после войны я узнал, что этим человеком был М. М. Зощенко.
Сейчас в центре города сооружен великолепный дворец культуры. Рядом с ним протекает маленький ручеек, и я с ужасом узнал, что это и есть та самая речка Алмаатинка, которая в моей памяти запечатлелась как могучий горный поток, в котором я отваживался купаться.
Во время войны, ночью, речушку перекрывали, и ее вода наполняла многочисленные арыки города, снабжая водой население.
Однажды вечером, выходя из столовой - "лауреатника", которая находилась почти рядом с нынешним Дворцом, один "крупный писатель" упал в подпитии в пустой арык.
Его спросили:
- Как же ты дойдешь до дома?
- Ничего, сейчас пустят воду, и я доплыву! - ответил писатель.
Чтобы как-то нас поддержать, отец устроился руководителем драматического коллектива в воинскую часть ? 378 - это было пограничное училище, которое в дни войны готовило командиров Красной Армии. Работал он бесплатно, на шефских началах, но, поскольку при училище был громадный сад (Алма-Ата в переводе значит Отец яблок), нам иногда привозили замечательные огромные яблоки апорт.
Сейчас это училище уже в черте города, недалеко от проспекта Абая, а тогда, чтобы добраться до него, отцу присылали оседланную лошадь, и он в сопровождении ординарца через весь город скакал на ней на занятие драмкружка.
В годы войны продовольственные карточки при утере не восстанавливались. И тогда отец решил добыть пропитание в горах. Он взял в реквизите театра старенькую двустволку и на два дня ушел в район Медео. Ныне здесь всемирно известный культурно-спортивный комплекс, и трудно себе представить, что в 43-м году это было дикое место со звериными тропами. Вот на одной-то из них отец и затаился. Ему повезло на вторую ночь - на тропу вышел олень. До сих пор его рога украшают наш дом.
А тогда в семье был настоящий праздник. Мама поставила весы в коридоре общежития театра, мясо было тут же распродано, а нам осталась только оленья нога.
Вечером пришел крайне взволнованный писатель Константин Михайлович Симонов - у него годовщина свадьбы с Валентиной Васильевной Серовой и он умоляет помочь. Отец объясняет, что поздно: все уже продано, осталась одна оленья нога, чтобы прокормиться самим.
Я не знаю, какие приводились аргументы, но после длительной дискуссии состоялся необычный бартер - оленья нога за новую, еще не оконченную пьесу "Русские люди" для постановки в драмколлективе.
Константин Симонов в те дни был в расцвете своего таланта. Его стихи "Жди меня", посвященные Валентине Серовой, знала наизусть вся страна. Он только что прилетел с фронта, из Сталинграда, был свидетелем капитуляции армии Паулюса. Рассказывал о победе на Волге. Мы жадно ловили вести "оттуда", все население нашего дома каждое утро собиралось у репродукторов и внимательно слушало сводки Совинформбюро. Красивый, изящный, с трофейным немецким пистолетом, Константин Михайлович был великолепен в новой, невиданной нами офицерской форме с погонами и звездочками, вместо пепельных шпал и треугольников.
Таким прекрасным, молодым я запомнил поэта навсегда.
Позже мы много раз встречались. Я был на открытии мемориала в городе Бресте в одной группе с маршалом И. С. Коневым, С. С. Смирновым и К. М. Симоновым. Тогда он подарил мне и отцу книгу военных стихов с подписью: "Кириллу Столярову от Кирилла Симонова". И шутя добавил: "Я ведь тоже Кирилл по паспорту, но ни "р", ни "л" выговорить не могу. Вот и пришлось стать Константином".
Пьесу "Русские люди" отец поставил в военном училище до выхода ее на сцены профессиональных театров. Успех был огромный.
В газете "Курсант-пограничник" от 18 апреля 1943 года в передовой статье об этом необычном событии говорилось: "Замечательная патриотическая пьеса К. Симонова "Русские люди" вначале была поставлена для личного состава нашего гарнизона, в клубе училища, а затем и в Доме Красной Армии... где вызвала всеобщее удовлетворение зрителей, давших высокую оценку актерам... Присутствующие на спектакле артисты Театра им. Моссовета также дали положительный отзыв о работе драмкружковцев... Кроме того, пьесу посмотрели свыше шести тысяч бойцов и командиров, отправляющихся на фронт..."
В этой же газете напечатана статья художественного руководителя артиста С. Столярова: "Для нас не существовало ни усталости, ни дня, ни ночи. Мы были охвачены одним желанием - сделать волнующий оборонный спектакль, спектакль о силе и могуществе советских людей, о беспредельной храбрости и любви к своей Родине!.. С какой гордостью и радостью мы слушали аплодисменты зрителей, раздававшиеся после слов Сафонова: "Ты слыхал, писатель, как русские люди на смерть идут?!" Мы чувствовали, что мысли наших героев понятны зрителям, что мы создали спектакль, о котором мечтали!.. Наш спектакль посмотрели тысячи зрителей. Сделав несколько дополнительных постановок, мы собрали 13 069 рублей на постройку танка с именем "Русские люди".