Комендант вошел в камеру, а я из-за плеча Мелитона увидел сидящего в кресле седого человека, с худым лицом, похожим на череп. Из-под густых, кустистых бровей внимательно смотрели острые, недобрые глаза. При нашем появлении он не встал, не шевельнулся, не проявил никакого интереса.
- Господин Гесс, есть ли претензии? - спросил по-русски комендант.
Вероятно, за тридцать лет заключения Гесс уже освоил некоторые русские фразы, потому что тут же, не изменив позы и выражения лица, коротко ответил:
- Nein!
- Ну и хрен с тобой,- монотонно подытожил комендант.- Хотите рассмотреть поближе? - спросил он нас, как говорят о каком-то диковинном ископаемом экспонате.
Я отказался.
Потом подъехали к памятнику. Поклонились погибшим. Сменился караул, и мы подошли к рейхстагу.
Купол тогда уже сняли, здание отремонтировали, но некоторые надписи на стенах еще сохранились. Вокруг суетились туристы, обвешанные кино- и фотокамерами, какие-то старухи с голубыми волосами. Но вся эта публика нас сторонилась, так как рядом с нами шли автоматчики в советской форме.
Мелитон показывал, где проходила последняя атака, как входили в рейхстаг, затем достал бутылку водки. Мы выпили по глотку за светлую память товарищей и разбили бутылку. Тут же бесшумно возник вежливый господин в униформе, аккуратно и молча собрал осколки в совок и отнес к урне.
Наше время истекло, и мы без приключений вернулись в Восточный Берлин.
...Потом мы встречались у нас дома в Москве, когда Мелитон приезжал для участия в параде 9-го мая. Он звал меня к себе в Сухуми, но я так и не выбрался. Со временем встречи стали реже, и однажды я узнал, что Мелитон Варламович скончался. Но в моей душе навсегда сохранилась память об этом благородном мудром человеке.
ФЕСТИВАЛЬ
Нам много приходилось работать вместе не только в наших сольных "семейных" концертах. Мы с отцом выступали и в программах артистов кино, которые проводили на крупнейших стадионах Советского Союза, участвовали в разных культурных акциях, таких, например, как всесоюзные кинофестивали, декады русской культуры в союзных республиках и на международных московских кинофестивалях. Вот о последних я и хочу сказать несколько слов, поскольку, пожалуй, это были самые серьезные мероприятия, имевшие не только культурный, но и политический статус.
Как правило, за несколько дней до открытия очередного Московского фестиваля телефон буквально раскалялся. Часто звонили знакомые, которые годами не объявлялись, с одной и той же просьбой - достаньте пропуск или билет на международный фестиваль. Ажиотаж, короче говоря, был огромный. Мы с отцом принимали участие в нескольких таких праздниках мирового кино, но особенно ярко я запомнил 3-й Международный московский кинофестиваль 1963 года, когда первую премию получила картина Федерико Феллини "81/2". О спорах в жюри при присуждении этой премии написано достаточно много. О тайных битвах рассказал и председатель жюри того фестиваля Григорий Чухрай, есть свидетельства и других непосредственных участников событий. Для нас, актеров, которые были аккредитованы на фестивале, встречались со своими зарубежными коллегами, доходили смутные слухи о конфликтах и закулисных интригах, связанных с именем Феллини и его фильмом. В то время, пожалуй, самым большим событием в жизни кино была картина этого мастера "Сладкая жизнь". О фильме у нас много говорили, писали, но, как это тогда случалось, мало кто видел этот шедевр. Поэтому и появление Феллини на Московском фестивале со своей новой картиной вызвало повышенный интерес и, конечно же, яростные споры.
Со стороны киночиновников и различных функционеров оказывалось огромное давление на жюри и общественное мнение - очень уж хотелось, чтобы победителем фестиваля стал советский фильм "Знакомьтесь, Балуев". Картина серая и слабая. Борьба принимала далеко не объективный и не художественный характер, и, конечно, об этом знал Феллини.
И вот завершающий акт фестиваля - на сцене Кремлевского дворца съездов проходит вручение первой премии. В составе делегации советских киноактеров были Марк Бернес, Сергей Столяров и я. К сожалению, не помню сейчас, кто еще из наших товарищей был тогда на сцене - слишком взволнованными были тогда все участники события, и все мое внимание концентрировалось на одном человеке - Федерико Феллини.
Видно было, что он очень волнуется, хотя внешне пытается этого не показывать. На нем легкий летний костюм стального цвета, благородная львиная голова гордо откинута, лицо застыло в ожидании.
Мы с отцом стояли на сцене почти вплотную к нему, и, пока читались и переводились обязательные в таких случаях протокольные слова, я почти физически ощущал, каких огромных усилий стоило ему сохранять спокойствие. Только иногда нервная дрожь, которую он так и не смог сдержать, пробегала по его лицу, да беспрестанное подрагивание левой ноги выдавало его огромное психическое напряжение.
Тогда меня это поразило - неужели великий Мастер переживает так же, как и простой смертный. Впрочем, надо сказать: пребывание в Кремле на сцене Дворца съездов в те годы было не простым испытанием... Мне часто приходилось вести программы фестиваля, представлять делегации и отдельные фильмы, и я всегда ощущал особый пресс ответственности, выходя на эту очень своеобразную площадку. Чувство постоянной напряженности, понимание своей причастности к какому-то неясному протокольному действу, сознание того, что ты все время находишься под воздействием чужой сильной воли было труднопреодолимым сценическим препятствием. На этой сцене нельзя было оговориться, сделать лишний жест или шаг, непозволительна любая произвольная интонация, кроме строго официальной.
Возможно, что-то подобное испытывал и Федерико Феллини, ожидая от негостеприимного жюри оценки своего труда.
К нашей всеобщей радости, правда восторжествовала, и первый приз 3-го Московского международного фестиваля был торжественно вручен создателю фильма "81/2".
Во время этого фестиваля мы с отцом познакомились с прекрасными американскими киноактерами - Кристиной Кауфман и Тони Кёртисом. У нас дома была тогда 16-мм копия фильма "Скованные цепью" с Кёртисом в главной роли, на экранах страны шла картина "В джазе только девушки" с Мэрилин Монро и Тони Кёртисом, так что заочно мы были уже знакомы и при встрече чувствовали себя свободно. Американцы с увлечением рассказывали нам о школе Михаила Чехова и о том значении, какое она имела тогда в Голливуде. Для Кэтрин и Тони поездка в Москву была, как оказалось, и свадебным путешествием.
Мы хотели деликатно откланяться, но они все-таки настояли, чтобы мы зашли к ним в номер в гостинице "Москва". И только там нам стало понятно, в чем причина их постоянных веселых переглядок. Тони сразу же показал на телевизор "Ленинград". Вероятно, для американцев 60-х годов, у которых уже тогда было цветное современное телевидение, вид этого музейного экспоната казался чем-то невероятно смешным. Да... Телевизор "Ленинград" представлял собой длинный ящик - в просторечье его звали "крокодил" - с маленьким экранчиком на торце. Перед экраном возвышалось нелепое сооружение, состоящее из линзы, наполненной водой, для увеличения изображения, и цветной пленки, призванной превратить черно-белое изображение в цветное. Для них это было не иначе, как забавное ископаемое. Но веселье наших гостей не помешало им вернуться к рассказам о традициях школы Михаила Чехова, где училась партнерша Тони Мэрилин Монро и наша соотечественница, звезда Голливуда Натали Вуд.
С американской делегацией мне пришлось встречаться и позже, в 1973 году. Тогда знаменитый режиссер Стэнли Крамер привез в Москву свой новый фильм "Оклахома, как она есть". Его картина "Безумный, безумный, безумный мир!" со Спенсером Трейси в главной роли с огромным успехом прошла в нашей стране, и все ожидали его новой работы.
Я участвовал в фестивальной программе во Дворце съездов, и перед представлением фильма меня познакомил с мистером Крамером "человек с Лубянки", который "курировал делегацию". Этот гражданин предупредил меня, чтобы, когда я буду на сцене, ни в коем случае не позволял Крамеру говорить. Меня удивила такая "актерская задача". Я спросил у "куратора", как он представляет себе осуществление подобной идеи на практике и предупредил, что в мои обязанности подобные действия не входят.