Единодушие в понимании актерской проблемы сближало М. Кузнецова с моим отцом. Они оба были воспитанниками МХАТовской школы. Михаил Артемьевич учился в студии К. Станиславского.
Недавно впервые был показан запрещенный фильм военных лет - боевой киносборник "Наши девушки". В одной из новелл этого сборника "Тоня" снимались мой отец и В. В. Караваева, замечательная актриса, партнерша Михаила Кузнецова в его первой знаменитой картине "Машенька". Сам М. Кузнецов тоже снимался в этом фильме. Но в другой новелле.
Я помню съемки киносборника "Наши девушки" в 1942 году. Они проходили в Алма-Ате на территории городского парка. И вот через 50 лет эта лента возникла из небытия, но уже ни отец, ни Михаил Артемьевич фильма не увидели. А очень жаль! Это поистине очень живой документ той трагической эпохи.
Михаил Артемьевич Кузнецов снимался с отцом и в картине С. Эйзенштейна "Иван Грозный", где он играл одну из центральных ролей опричника Федора Басманова и входил в знаменитую команду Эйзенштейна, состоявшую из трех прекрасных артистов - Михаила Кузнецова, Павла Кадочникова и Владимира Балашова. Работа с гениальным режиссером и энциклопедистом дала очень многое молодому М. Кузнецову.
Он напишет об этом в своих воспоминаниях об Эйзенштейне, имеющих характерное название "Мы спорили..." Вчерашний дебютант и всемирно известный режиссер были друзьями, но спорили. Таков был Михаил Артемьевич. У него была своя точка зрения на многие события жизни и искусства. И была еще у него смелость высказывать публично свои взгляды и отстаивать их.
В 50-е годы, когда был закрыт Театр киноактера, на обсуждении этой проблемы на заседании, проводившемся в помещении театра, среди отобранных и утвержденных ораторов неожиданно возник М. Кузнецов.
Ученик и страстный поклонник К. Станиславского заявил, что лишать актера возможности творить на сцене, лишать его права на репетицию и учебу - значит подрывать перспективу развития творческой индивидуальности артиста, его профессионального роста.
Он заявил с трибуны Е. Фурцевой, что труппа киноактеров без сценической площадки становится похожей на "публичный дом с картотекой", где режиссер, "как клиент в бардаке, выбирает себе партнеров по фотографиям из актерского альбома".
К сожалению, впоследствии все так и стало происходить - актеров выбирали на роль не по их способностям, как художников-творцов, а по экстерьеру, как породистых собак, и по небольшим характеристикам на обороте фотографии: возраст, рост, цвет волос, тембр голоса... И пошли в актерский отдел студии заявки-телеграммы: "Пришлите актера с лицом Массохи, но не Массоху", или "Нужна актриса с лицом молодой А. Ларионовой" и т. д.
Выступление М. Кузнецова было тогда "единодушно" осуждено чиновниками и послушными властям коллегами. Однако он не мог успокоиться - страсть к правде и справедливости была у М. Кузнецова сильнее инстинкта самосохранения.
Уже в конце 60-х годов в новом Доме кино на обсуждении одного из фильмов в присутствии всех главных чиновников Госкино и Союза кинематографистов, указывая на главный ритуальный лозунг: "Из всех искусств для нас важнейшим является кино", М. Кузнецов полностью прочитал эту цитату из беседы В. И. Ленина с Кларой Цеткин. Как оказалось, лозунг вырван из контекста беседы, в которой известная мысль звучит несколько иначе.
Расплата последовала мгновенно. Михаила Артемьевича не только лишили возможности сниматься в кино, но даже запретили выступать на эстраде от Бюро пропаганды советского кино. Тем самым обрекли актера и его семью на голодное существование. Ему пришлось пережить унизительную процедуру извинения, правда, непонятно за что, перед главным идеологом нашего Союза тов. Карагановым. Для гордого и честного человека это был большой удар.
Ю. Ф. МИЛЛЯР
В 1981 году в Москве отмечали 70-летие Сергея Столярова. В одном из центральных кинотеатров в течение недели проводился фестиваль фильмов с участием отца. Выступали друзья, товарищи по работе, зрители; много писали об этом и в газетах и в журналах. Спустя десятилетие приблизительно такой же вечер прошел в Центральном доме работников искусств. Вспоминали партнеры отца по фильмам: А. Ларионова - Любава из "Садко", Е. Мельникова - Райка из кинофильма "Цирк", И. Рыжов - деревенский парень из "Кащея Бессмертного" и многие другие замечательные актеры театра и кино. И среди них, конечно, Юрий Францевич Милляр. Я говорю "конечно", потому что Юрий Францевич особенно уважал и ценил отца - Сережу, как он его звал. Поэтому я хочу сказать несколько слов об этом уникальном актере и человеке, ныне, к сожалению, почти что позабытом.
Они вместе снимались в нескольких "сказочных" фильмах, а в двух из них - "Василисе Прекрасной" и "Кащее Бессмертном" - Юрий Францевич играл по две роли, что случается не так уж часто. В "Василисе" Милляр - отец трех сыновей. Эту роль он играет ярко, талантливо, и одновременно он же исполняет роль Бабы-Яги, да так убедительно, что впоследствии она становится его "фирменной" работой. В "Кащее" Милляр - старичок-лесовичок, добрый гном, "сам с перст, а борода семь верст", и одновременно - Кащей. Со времен съемки (42-43 гг.) Кащей в исполнении Юрия Францевича стал олицетворением жестокого фашизма, символом ужаса и, пожалуй, единственным несимпатичным персонажем в обширной галерее его сказочных образов.
Юрий Францевич испытывал к отцу очень глубокое чувство почтения, он говорил, что Сережа был для него и останется навсегда благородным и светлым человеком. Но и сам Юрий Францевич был по природе очень добрым, тонкого склада души, деликатным и интеллигентным. Как-то на вечере памяти отца после выступления со сцены в зал спускалась Е. К. Мельникова. Вдруг она неожиданно чуть пошатнулась. Тотчас из первого ряда бросился поддержать ее не кто-нибудь, а именно 89-летний Милляр. Он был рыцарь и кавалер, мудрый, талантливый Юрий Францевич. И это я говорю об актере, который по собственному признанию всю жизнь играл что-то "неприличное": чертей, леших, чудо-юдо, бабу-Ягу, Кащея Бессмертного и других прочих "страшил".
- "Нечисть" - это моя профессия,- с гордостью утверждал артист.- Я начал сниматься в кино, когда там не было ни цвета, ни звука. Так что теперь я себя считаю настоящим ископаемым в кинематографе.
У этого необычного человека была и особая манера самовыражаться. Неординарность личности, неприятие ханжества и лжи, абсолютное отрицание двойного стандартосуществования превратили его, по его же признанию, в "доктора сквернословия и противоестественных наук". Он писал любопытные стихи, басни, песни, поэмы, сказки и былины, выдумывал удивительные загадки, но все эти выдающиеся в своем роде творения, к сожалению, были "непечатной продукцией".
Кинематографисты прошлого знали их наизусть, передавали, как пароль, из уст в уста. Они вошли в профессиональный фольклор, но навсегда остались за пределом печатного листа и живут, как эпос давно прошедших дней.
Озорные творения Юрия Францевича для меня, без всякого сомнения, являлись оригинальной формой протеста против грубой фальши и открытой лжи современной ему антикультуры, когда вокруг серьезные критики развивали модную в те годы теорию бесконфликтности и проводили пламенные дискуссии о борьбе хорошего с лучшим.
Милляр работал на студии "Детфильм", потом на Киностудии им. Горького, где тогда часто строгались картинки о счастливых пионерах, о симпатичных ребятишках, "которые ищут и находят потерянную трубку вождя", и прочий слюнявый бред. И, естественно, он призывал:
Дети, в школу собирайтесь,
Петушок попал в говно!
Поскорее одевайтесь,
Он в говне уже давно!
Фильмы о нашем счастливом детстве, созданные равнодушными киношниками по заказу равнодушных чиновников, не вызывали в его душе положительных эмоций. Вот и диалоги в его сказках звучат иначе:
"И говорит ему Серый Волк человеческим голосом:
- Говно наше дело, Иван-царевич! Садись-ка ты на меня и поезжай отсюда к едрени матери!" И т. д.
Неравнодушной оказалась к идеям "лакировки действительности" сама Баба-Яга в басне Миляра.
Испекла Баба-Яга
Из говна блин-пирога.
Весь вопрос - с каким вином