Фёдор весь такой, как мираж. Моргнёшь, и исчезнет без следа, без знака и памяти о нём. Жутко это. Но ведь забывают о нём жители и прочие, кроме друзей его и его самого. Только он с ними другой, более противоречивый: то ласковый, то грубый; а ему будто показывает, мол, разгадай меня, если сможешь. И улыбается.
Разгадать его оказалось намного труднее, чем виделось, и одновременно интересней. С ним всегда было нескучно и захватывающе. Ведь его тоже разгадывают и рассматривают.
Стайлз не особо заинтересован в Лидии и одноклассниках, а Скотт начал скрывать что-то и отдаляться. Оба они притворяются, становятся как все, задавливают внутри то нежное, что и задавливать никак нельзя.
Грустно это. Вот были друзьями не разлей вода, а вот как. Взрослые сказали что-то плохое и все, конец дружбе. Стайлз покусывает указательный палец в обиде за них, за себя, за недоверие к нему и к его семье.
Тошно от этих мыслей. Остановиться никак.
На часах четыре утра, они сидят на террасе и размышляют о всяком. Мысли перебивают одна другую и не дают сосредоточиться. В большинстве своём из-за обиды.
— Просто отпивай молоко и наслаждайся этим мгновением, — тихо сказал ему Фёдор, куря четвертую сигарету. Их запах сладок, но не в его, видимо, вкусе. А вот молоко очень даже. — Забей на этих людей, мы им при любых раскладах не будем нравиться.
Его слова иголкой протыкают шар обиды внутри со звонким треском. Стало легче дышать. Фёдор продолжает:
— Трубочка под подлокотником в футляре, — советует брат, ссыпая пепел в пепельницу.
Синий тонкий футляр с зелёным драконом на крышке и золочёным мини-замочком на боку.
Красные, синие, зелёные трубочки, с пружинками и без, просто рай. Его выбор пал на зелёную без прибамбасов.
Сюрп. Лидия не привлекает, ни физически, ни ментально. Даже как друг.
Сюрп. Но раз начал, то играть роль стоит. Пока он окончательно не разгадает её, нужно вести себя так. Его обиды будут влиять на результат в последнюю очередь.
Сюрп. Может попросить у брата книжек по психологии или Достоевского? А по биологии вернуть все, как раз место будет для новых. Как раз и на новые вопросы ответят и пояснят книги в обход брата. Он косится на него, думая спрашивать или нет? Однако Фёдор больше ничего не замечал и спокойно закончил курить.
Сюрп. Что случилось со Скоттом? И почему их отцы так враждуют? На него косятся странно и замолкают, и Стайлз молчит тоже. Похоже, дружба — это не то, что он представлял раньше.
Сюрп. Стоит на это отвести отдельное место на отдельной доске.
Сюрп-фффхг. Молоко кончилось, а с ним и рассвет. Фёдор тоже ушёл, видимо, на кухню, а его укрыл цветастым колючим пледом. Надо же, а он не заметил, занятый своими размышлениями.
В груди тепло от этого жеста стало, будто мама по голове погладила.
Первый день лета наступил вместе с рассветом.
========== Глава 11. Когда за чужие тайны нужно платить своей кровью. ==========
Днём ранее.
Красные нити пересекались в одном месте, жёлтые исходили из этой точки, где ложились на красные, зелёные были обособлены, но имели пересечения с концами жёлтых нитей. Синие начинались там же где и красные и пересекались со всеми нитями в разных точках, кроме главной, самой толстой и нарядной нити. Пурпурная нить была одинокой и соединяла точку кладбища с центром красных.
Фёдор Аккерман ходил кругами по комнате, то и дело отодвигая ногой мусор и стулья, скрещивая руки за спиной, чуть наклоняясь вперёд, скрывая отросшей чёлкой тёмных волос синяки под глазами и бледность лица.
Вдруг, остановившись возле почтовой коробки, его озаряет идеей, морщинки на лбу разглаживаются, брови опускаются, появляется румянец, нервозность уходит на задний план — напал на след.
«Возможно, только возможно! Центр событий — не какой-то человек, а определённое место, что-то сакральное, даже магическое», — думает он.
Нерешительно остановился возле доски.
«Но как с этим связана тётя Клаудия и отец Маккола?»
Надо продолжать эту мысль. Они висят на доске уже достаточно долго, чтобы перестать цеплять взгляд. Однако. Есть определённый момент, отправная точка.
Мысли создали коллапс в голове и ему нужно снова собирать и чередовать их.
Нужно проверить гипотезу.
Фёдор звонит со старого телефона, уже повидавшего всё, старой и надёжной подруге, о которой никому не скажет, даже самым надёжным друзьям из Сент-Луиса. Трубку долго не поднимают, из рингтона ревёт Би-2.
— Ты в курсе, что сейчас у меня глубокая ночь?
— Извини, — он совсем забыл о времени, обо всём, кроме готовки обедов и завтраков. Голос по ту сторону слегка смягчается:
— Чего хотел? — слышатся звуки включения чайника и скрип стула.
— Узнать, из-за чего в один городок направлялся стабильный поток самых разных людей, а в определённое время резко сократился и превратился в интенсивный отток, разнообразные смерти.
По ту сторону явно задумались; заварили кофе из пакетика, не стесняясь звеня ложкой.
— Скажи-ка дату и скинь на почту всех, кто там жил в это время.
Фёдор ответил, дополнив:
— Всех не получится, но я попробую.
— Хорошо, — там зевнули, — доброго вечера тебе.
***
— Проверь центральное место, там должен быть большой дуб или ясень, чем он старше, тем больше притягивает разных чудаков с причудами. Но по твоим докам тут дело совсем нечисто. Будь осторожнее.
— Спасибо, могу в ответ помочь чем-либо?
По ту сторону заметно оживились и активно захрустели яблоком.
— Да, можешь спеть про несчастливую луну на запись и попозировать для академического рисунка? В следующую нашу встречу, конечно.
— По рукам.
На ходу надев кожанку и тёмную кепку, он думал, что неспроста Хейлы жили в лесу. Жаль, конечно, что их счастливая жизнь тут и закончилась откровенно странным поджогом, о котором молчат сильнее, чем о смерти тёти Клаудии. То, что она умерла от опухоли в мозгу (как сказано в документах) совсем не означает, что об этом нужно так молчать. Серьёзно, её сейчас едва ли помнят и крайне редко упоминают, чаще всего ровесники Стайлза. Это ли не странность? Кто закрыл им рты? Сначала он думал, что Хейлы — главная сила в городке, но рядом с ними было что-то ещё непонятное, не оставляющее следов. Они стали той плотиной, что прорвало течение горной реки.