Из маленькой кухни доносится одна из песен КиШ, про странного героя, аппетитно пахнет котлетами и чем-то сладким. Стайлз хмурится, но внутри себя одобряет такую еду: он — молодой организм, ему это никоим образом не повредит. В голове проносится девять нот старения, которых не избежать, и расчётные задачи по биологии с умеренным питанием и расчетом калорий за порцию.
Брюнет за его спиной снимает тёмно-серый плащ вешает на трёхногую вешалку, кепку-ушанку закидывает небрежно на полку, ловко обходит его и исчезает за углом кухни. Их последующий разговор приглушается припевом:
«Разбежавшись, прыгну со скалы-ы,
Вот я был и вот меня не стало-о…»
Стайлз раздражённо дёргает замок, он никак не может расстегнуть молнию до конца, а следовательно полностью снять уже успевшую промокнуть куртку. В кроссах хлюпало, когда он расшнуровывал их, попутно убирая прицепившиеся колючки и сухие веточки. Ступни неприятно холодит, в носу тепло, а грудь и шея аномально горячая. «Заболел» — думает он безрадостно, вспоминая свой маленький опыт в этом состоянии. Неожиданно наступает усталость, былая радость от новой зацепки сменяется страхом от того, что совершил убийца и разных догадок, кто им может быть.
Внизу КиШ также напевает тот припев. Стайлз знает, что Фёдор не любит слушать на репите одно и то же. В голове происходит секундное осмысление его положения и он выниривает из своих мыслей уже на втором этаже. Его внимание цепляют коробки и сундук с чердака, который был открыт явно сегодняшним утром. От них пахнет затхлостью, кислым парфюмом, старыми книгами и чем-то давно забытым. Проход к его комнате не был завален, и подросток благодарен брату за это, отложив на потом причину вскрытия чердака.
Ему нужно в свою комнату больше, чем снять куртку. Усталость грозит сморить его на полпути, уложив на покрывшиеся пылью коробки.
Оказавшись в комнате, он падает окончательно без сил на кровать.
***
— Вот я был и вот меня не стало, — глухо подпевает Николай, что заметно на фоне самой песни, его брат не обоащает внимания на это, занятый выуживанием из кипящего масла пышек и творожных пончиков.
Он наблюдает за этим процессом с рассеянным вниманием, больше занятый ковырянием в Свежести и поиском отличий сна от реальности.
Шея не зудела, а пульсировала как раненная, немного гноящаяся и немного подгнившая плоть, навевая панику и депрессивные ассоциации.
Песня ему самому не нравится тем, что ярко с ним перекликается, но ассоциируется с Фёдором. Аппетита после долгих дорог, убитого режима и частого применения энергетиков нет, но запах медленно пробуждает его.
Перед Николаем ставится стакан апельсинового сока, а салат убирают.
— Сегодня я на страже твоего здоровья, так что пей, — Фёдор говорит очень убедительно и серьёзно, однако фиолетовый в розовую клетку фартук портит впечатление, а уж белая футболка, на несколько размеров больше, довершает образ.
Он смеётся и добавляет только им понятный шифр:
— А на френдзону имеете виды?
— Если обговорить условия, — брат заканчивает готовку, выключает плиту и отставляет масло на другую конфорку, фартук снимает и вешает на крючок возле холодильника. Ставит на стол приготовленное и разливает сбор им обоим. Говорит, уже сев за стол:
— Поздравляю с получением грантов.
— И как тебе перевод Склефария?
В унисон спросили и тут же засмеялись.
Фёдор заметил потянувшуюся к шее руку, тут же одёрнувшуюся возле ворота водолазки, из-под которого торчали белые нити бинта. Его взгляд тут же стал цепче и внимательнее к деталям, что не укрылось от Николая. Тот вздохнул.
— Заметил, да? Я вот тоже заметил позапрошлой ночью, даже успел расчесать в кровь. Утром корка осталась на подушке, когда встал сразу ощутил боль, — он нервно запустил пятерню в отросшие волосы, оттянув, и продолжил. — Обработал как следует и попытался вспомнить где получил ее, но вся загвоздка в том, что я не помню последнюю неделю, никто не знает где я был, все думали что я на больничном. И знаешь что странно — всё было подчищено. А история про больничный легко легла на пустоту, ведь там ничего не было.
Фёдор выслушал до конца его доводы и переживания, мысленно шерстя свою память на подобные случаи, беря в пример состояние говорившего сейчас. На примете появилась идея из одной книги, где автор писал свои гипотезы насчёт необъяснимого и приводил некоторые его случаи, подробно описывая состояния добровольцев. Но брат выглядел скорее отравленным чем подхватившим болячку. Однако, устанавливать диагноз он не собирался, а вот проверить бессознательное вполне. Он дождался пока Николай допьёт чай и сказал посмотреть на гущу. Его лицо исказилось в испуге, когда он посмотрел на неё, а рука дрогнула
Чашка полетела на пол.
Бессознательная часть среагировала.
Быстро поднявшись со стула, он подхватил его, чтобы не упал, и понес в свою комнату, скоро придёт шериф, Фёдор надеется на это, но не полагается.
На подъёме у него раскрылись некоторые ранки, которые не успели зажить за короткий день. Нужно торопиться уложить его в кровать или на любую мягкую поверхность в комнате. Он сильно сомневается, что сможет удержать дёргающегося юношу.
Фёдор читает свои записи, на каждой строке кидая обеспокоенные взгляды на брата. Ребёнка он проверил, тот заснул спокойно себе в верхней одежде, не став долго там задерживаться.
Николай дёрнул плечом и снова затих, затем снова дёрнул им. По своему опыту затяжных кошмаров он знал, что этот момент скоро наступит и предусмотрительно остался рядом, чтобы он не навредил себе.
В комнате запахло страхом, азартом, чем-то ароматным, волчьим и едким. Его крылья носа затрепетали, различая еще больше запахов эмоций, но Фёдор решил не углублятся в этот процесс, а просто запомнить таким каким есть, стараясь как можно меньше притрагиваться кожа к коже, не дай боженька языческий из-за этого контакта показ воспоминаний закончится.
Как позже он узнает, это было распечатывание воспоминаний.
Глаза резко открываются и на него смотрят чёрные щелки среди золота, руки тянутся к шее, чтобы расчесать её. Фёдор удерживает их над головой, что очень трудно, ещё и он начинает вертеться, выворачиваться и пинаться, заехав ему в живот коленом.
Сквозь бинт пробивался сине-фиолетовый цветок.
Фёдор сам старается не впасть в панику и находит пусть и безумный, но выход.
Сев на ему колени, чтобы меньше дрыгался и меньше сил затрачивалось на его удержание. Одной рукой снимать бинт, другой удерживать руки и коленями сжимать бедра — что сказать, пренебрегать физическими не стал, уже плюс, но напряжение в уставших мышцах жгло.