— А если и там помидоры заразны?
— Им это невыгодно. Думаю, основы бизнеса вам объяснят в школе на уроке общества. А сейчас обед и у тебя каникулы. Засучивай рукава и внимательно наблюдай за процессом, задавая вопросы, коих у тебя много. Шериф может прийти в любую минуту.
***
Комментарий к Глава 6. Зелень.
Я пишу, пишу, пишу.
В общем делаю.
Жду.
Слагаю.
Пеку.
И как вам моя работа? Особенно жду ответа от человека со слабой концентрацией внимания.
И да, большое извинение ловкому и внимательному человеку, что успел прочитать по ошибке опубликованную незавершённую главу. Вас уже больше, я так рад!
========== Глава 7. Эта литература сводит с ума. ==========
Комментарий к Глава 7. Эта литература сводит с ума.
Привет, мои дорогие, я сейчас меняю ось в компьютере и некоторое время буду недоступен, так что глава выходит раньше положеного. Не скучайте!
Фёдор аккуратно взял в руки эту ветошь, испытавшую на своём веку всё, что может испытать рукописная книга учёного мужа, естествоиспытателя и гения, непонятно правда в чём. Именно такие звания были приписаны автору книги, попавшей ему на руки по воле случая или по великой задумке замысловатых небесных старцев, отринувших всё мирское и давно не ступавших на эту землю.
Склефарий Ифалк писал необычные для того времени вещи. Но увы, нынешнему поколению уже неинтересные. В книге не было содержания и нумерации, как и интуитивного порядка, по которым эти заметки и черновики можно систематизировать. У автора был бисерный угловатый почерк и по нему видно, что слова вдавливали так, чтобы наверняка остался след, чтобы прощупать истину на бумаге. Видно, что занятный человек.
Книга досталась от друзей на круглую дату — двадцать лет. В момент вручения в их глазах гуляли бесы, а улыбки, казалось, ослепляли предвкушением.
Осторожно открыв книгу, видит записку от друзей.
«Если ты это читаешь, то уже взялся за перевод. Чекни его Кире, он нам уже все уши прополоскал этим Склефарием и его творениями, что даже нам стало интересно. И зайди уже в чат в ВК, мы тебя ждём.»
Раз так, дорогие вы мои, то этот Фёдор с радостью утолит ваше любопытство в своей манере.
Мозг набирает обороты в закоулках памяти и…
Он погружается в безумные миры, выведенные твердой рукой автора на постаревшей от времени коже какого-то животного. Там безжалостная пустыня с опасными жителями и спящим богом погребения, безжалостные в своей жестокости к чужакам жители, неприкосновенные молохаи, быстрые шуду и медлительные вейхи. В том мире никто не умирает окончательно, скатываясь в самое начало пути, лишаясь всего, кроме запечатанных воспоминаний.
Лишь ночь является временем видимого перемирия со своими опасностями. Мир во сне, сон в мире.
Ему жутко и очень интересно, тихий шелест умиротворяет, подталкивая продолжать.
Прекрасные сады — сосредоточие наибольшей концентрации неведомой силы. Высокий раскидистый дуб, под которым растут прекрасные теневые цветы, манящие едва сладковатым запахом и кислым осадком на языке. Красота при приближении мрачна и печальна. От неё веет холодом и злобой. Если нечаянно сломаешь хоть травинку, то твоей участи никто не позавидует.
Потеряв счёт времени, Фёдор просидел всю ночь и утро за книгой, переводя без перерыва незнакомые слова, ища значение выражений в разных сборниках и словарях. Глаза щиплет и они ноют от усталости, но упрямство толкает вперёд наперекор препятствиям.
В итоге Фёдор вырубился за рабочим столом, обняв словарь по латыни, положив голову на лист тетради с переводом. Завтра он определённо обнаружит чернила на лиуе, но сейчас это не волнует.
— Фёдор, я хотел…
Стайлз оглядывается: комната двоюродного брата выглядела так, будто пережила смерчи, бури и ураганы по вине своего хозяина, что сейчас преспокойно отдыхает за столом, совершенно не заботясь о себе. Подросток вздохнул, в этом весь брат. Порой он думал, что всё это ложь, из-за чего ему было трудно принять Фёдора частью семьи и братом.
Стайлз видит перед собой человека, способного отдавать тепло другим, не оставляя даже крох себе самому. В другие входит только семья, и о ней он заботился. Ему стыдно, что порой он вел себя очень проблемно, не веря его словам и действиям. Несмотря на его поведение, странное, но не необычное в его возрасте, Федор вёл себя непринуждённо и свободно, словно перед ним его ровесник, а не девятилетний мальчишка,что он очень ценил в нем.
Он мог придти за Стайлзом после школы, по пути объяснив хулиганам, что приставать к малолеткам нехорошо и выслушивая его учительницу и директора о плохом поведении кузена. Всё это с непроницаемым лицом и лёгкой улыбкой. В следующий раз она убедительно просила придти его отца, но вместо него всегда приходил Фёдор со словами обращенными к Стаилзу ” А зачем ему сейчас тратить свои нервы, когда можно и потом? Мне очень понравились родительские собрания, а с директором готов говорить хоть часами!”, после чего улыбался, как тот
улыбчивый синигами из анимэ.
Хотя первое время он с месяц не выходил на улицу после приезда, обитая дома и питаясь исключительно молочными продуктами. потому что они провернули пищевую революцию и теперь его отец ест исключительно полезную для его здоровья пищу. Они приготавливали блюда по совету подруги Федора, что сейчас училась в Калифорнии на врача, правда какой специальности, она так и не сказала брату. Тот проговорил, что ей ни к чему отдельные специальности, она сама как специальность.
Она очень странная. Когда ему было одиннадцать, она приехала к ним с большой коробкой книг, перевязанной зелёной лентой, которую передала с рук на руки брату и проводила его до комнаты. После чего оттуда раздавались странные звуки. Наверное играли в приставку. Она вышла через полтора часа, потрепала его за щёчку и дала шоколадку и наставление быть милым лисёнком. Согласитесь, очень странная.
Бывает, брат сам отлучается ненадолго и проходит глубоко разочарованным какими-то рыбками. К чему тут рыбки и зачем им крошки, Стайлз так и не понял.
Когда комиксы стали совсем клишированными, Стайлз завёл себе доску со странностями брата, которая расширялась с каждым проведённым вместе годом. Пока что она спокойно помещалась под кроватью, но брат показал на примере, что это не самое надёжное место в мире. При уборке он наткнулся на неё, задумчиво похмыкал, покусал палец и вернул на место. Стайлз начал дышать только через минуту, а перестал гореть со стыда через неделю. Верно писали русские писатели про стыд и расписывали его тоже верно. Когда же он подошёл к Фёдору просить прощения, он не принял извинений, а начал вытирать слёзы из глаз платочком с вышивкой «DC» в уголках, а после послал думать дальше.