Он слишком хорошо помнил маму. Помнил ее любовь, и эта любовь давала силы, вела по жизни. И сейчас про него можно сказать, что он состоялся. Как муж, отец, хороший работник, профессионал...
Отчего же так ноет сердце и все чаще снятся сны об их маленькой квартире, наполненной светом, цветами? Снится чудесный сервант, и маленький диванчик, и их с мамой письменный стол... А главное — у него не осталось ни одной маминой фотографии, совсем ни одной. И он очень боялся, что время сотрет из памяти ее светлые волосы и глаза с рыжими крапинками и он забудет, как выглядела мама.
Он никогда в жизни не молился о вещах или предметах. Молился о сыне, о жене, о здравии и спасении своей семьи, о путешествующих и страждущих в болезнях. А вещи — это такой пустяк...
А тут вдруг ночью проснулся — и больше не смог уснуть: опять снилось, как живут они себе с мамой вместе, как она любит его. Почувствовал сильную тоску и, встав, подошел тихонько к окну. Смотрел, прижавшись лбом к стеклу, на тихо падающий снег и неожиданно для себя стал молиться:
— Господи, пошли мне что-нибудь о маме, какую- нибудь весточку, хоть что... Я так боюсь забыть ее. Так люблю ее, Господи...
Сам удивился несуразности просьбы — столько лет прошло, какие там весточки...
Днем, как обычно, забегался и думать забыл о ночных переживаниях. После работы проехался по магазинам. Обычно ездили за покупками всей семьей, но тут особый случай — нужно было поискать подарок на день рождения жене. Выходя из машины, услышал скрипучий голос:
— Олег, это ты, что ли? Какой взрослый стал! А здоровый-то какой! Да... Когда я тебя последний раз видела — тебе ведь лет восемнадцать было, да? А какая машина-то у тебя красивая! Разбогател, что ли? А про родную тетку и не вспоминаешь?!
И он послушно, сам не зная зачем, поехал к тете Гале, постаревшей, уменьшившейся в размерах, в гости. И пил жидкий чай на неприятно пахнувшей кухне. Послушно улыбался и кивал головой и слушал, как жаловалась тетка на одинокую жизнь, на маленькую пенсию. Потом спросил:
— У вас не осталось чего-нибудь из маминых вещей?
— Еще как осталось! Я хранила в целости и сохранности!
Повела в коридор, подняла занавеску над каким-то шкафом — и он узнал их с мамой сервант!
— Вишь, как вещь сохранилась! Для тебя берегла! Можешь забрать... Ты мне только, племяш, помоги чуток... Денег не хватает — сам, небось, знаешь, каково пенсионерам живется на белом свете, да еще если никто не помогает... А я ведь тебе много добра сделала, Олег! Квартиру твою сберегла для тебя! И вот буфет тебе сохранила — гляди, как новенький!
И он отдал тетке пятьдесят тысяч — все, что было с собой. Вызвал машину и забрал сервант, привез домой, поставил у себя в кабинете. Жена, увидев этот старый сервант в их со вкусом и любовью обставленном доме, вздохнула, но, будучи человеком тактичным и умным, ни слова не сказала против и расспрашивать, глядя на его лицо, пока не стала.
А он закрыл дверь в кабинет, подошел к серванту — и увидел все как наяву: машинки, и конструктор, и елочные игрушки, и сладости на полке. Стал открывать шкафчики — все пусто, там не осталось ничего из их с мамой жизни, но это был их с мамой сервант. Вдруг в одном из ящиков он что-то заметил. Засунул руку поглубже и достал... их с мамой фотоальбом.
Олег Владимирович открыл альбом — на него смотрели мамины веселые глаза, рыжие в крапинку, и солнечные лучи золотились на маминых солнечных волосах. И она смотрела прямо на него и улыбалась ласково, конечно, только ему. «Солнышко... Солнышко мое... Мама...» — прошептал он. Хорошо, что дверь в кабинет была закрыта, — ведь мужчины не плачут.
Родственные души
Утро начиналось не очень удачно: несколько машин такси стояли одна за другой в ожидании пассажиров, а пассажиров-то и не было. Глухо, как в танке. Машина Сергея, видавшая виды семерка, стояла первой, дверь приветливо приоткрыта.
На скамейке рядом со стоянкой такси сидел самый настоящий бомж — лохматый, грязный, страшный. Пил прямо из бутылки пиво и, похоже, был вполне доволен жизнью. Тут работаешь-работаешь, ни покоя ни отдыха, а он — вот, пожалуйста, сидит себе — ни забот, ни печалей...