Зинка села. Посмотрела вокруг: с горы видна речка, поле, село Матырино и домик тети Тани. Даль открывалась такая, что дух захватывало. Зинка прикоснулась к могиле рукой — и ничего не почувствовала. И это все? Вся поездка к отцу? Она тихо сказала:
— Папка, здравствуй... Это я, Зина, твоя дочка. К тебе приехала... А ты умер...
И почувствовала. Ощутила вдруг сильную боль. Болело где-то внутри, может, это душа так болит? Она почувствовала, что папка видит и слышит ее. И что он очень долго ее ждал. Ей внезапно стало ужасно страшно, что он поверил, будто это она написала злые письма, назвала его уродом и причинила ему боль. Зинка опустилась на колени перед могилой и сказала громко:
— Папка, это не я письма писала! Я бы никогда не стала тебя обижать! Ты мне веришь? Я так давно хотела к тебе приехать, так давно! У меня не получилось раньше это сделать, прости меня, пожалуйста! Если бы я сделала это раньше, то все было бы иначе... Я бы осталась жить с тобой, и, может, ты бы не умер... Папочка, прости меня, пожалуйста, что я не смогла с тобой встретиться! Видишь, как все получилось... Я приехала — а тебя нет...
Зинка неожиданно для себя самой заплакала в голос. Ей стало так жаль, что ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить, и она никогда уже — никогда! — не увидит папку. Никогда в жизни. А он ее любил. Он ее фотографии берег. Он был ее родным отцом. И вот — они уже никогда не встретятся. Зинка плакала, и все расплывалось перед глазами, и непонятно уже было, где речка, где поле, где домик тети Тани.
Куда ей теперь идти? Она устала, слишком устала. И никуда она больше не пойдет. Она останется здесь, просто ляжет на холодную землю у этой могилы и уснет. Как уснул ее папка. А потом ее похоронят вместе с ним. И они будут тихо и спокойно лежать вместе, а рядом будет течь река и шуметь лес. И не будет скорбей, слез, боли, все будет тихо и радостно, мир и покой. Зинка села на землю рядом с могилой, закрыла глаза. Слезы текли по ее лицу все медленнее и наконец утихли, лицо разгладилось. Она чувствовала, как холод от земли постепенно сковывает ее тело, но даже радовалась этому: она просто тихо уснет здесь, рядом с папкой.
Внезапно она почувствовала, как будто отец говорит ей что-то. Вслушалась, и ей показалось, что она слышит голос папки:
— Доченька, радость моя, вставай! Поднимайся, солнышко мое! Нельзя сидеть на холодной земле — простудишься... Сейчас ты встанешь и пойдешь в дом. Ты ведь знаешь, как много хороших людей вокруг! И они любят тебя! И тетя Маруся, и Надька, и Сашка, и тетя Даша. И тетя Таня тоже полюбит тебя! Так, как любил тебя я... И не переживай про письма — я знал, что моя дочь никогда не напишет таких писем и не обидит человека... Не плачь, солнышко мое! В жизни бывают скорби и радости... И ты обязательно станешь геологом и пойдешь по тайге, а рядом побежит лохматый Дружок. А я буду рядом с тобой, и ты будешь чувствовать мою любовь так, как сейчас. Я очень люблю тебя, доченька, всегда любил тебя... Вставай, пожалуйста!
И Зинка послушалась отца. Она с трудом встала с земли, приложилась лбом к кресту, а потом прошептала:
— Я тоже люблю тебя, папа!
И тихонько пошла обратно, скользя по обледеневшей дорожке. Впереди расстилался простор, от которого дух захватывало: поле, и река, и бесконечное небо. Впереди была целая жизнь.
Санькина доля
В новую жизнь
Желтый теплый песок грел босые ступни, мягкий, манкий, он мог соперничать с золотистыми россыпями лучших курортов мира, но в Прохоровке его достоинства ценила только чумазая малышня с соломенными, выгоревшими на солнце макушками. Большая, шумно вздыхающая лошадка, несмотря на жару, ступала бодро, а колеса телеги хоть и утопали в желтом, но крутились бойко: невелика ноша — Санька да Ленька. Девятнадцатилетний Ленька правил не спеша, сочувственно посматривал на сестру, желая утешить, тянул тихонько:
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
Одиннадцатилетняя Санька, спрыгнув с телеги, шла рядом, часто оглядывалась на родной дом.