Затем у Таниса перехватило дыхание. На гранитной дорожке, сломанная и расколотая, лежала работа Флинта.
Когда советник, тяжело дыша, помог Портиосу добраться до дворца — визжа:
— Ты услышишь об этом, Полуэльф! — Танис упал на колени и с любовью собрал фрагменты изделия. Одна рыбка уцелела, но цепочка, что крепила ее к перекладине, порвалась. Сама перекладина исчезла. А подставка — искусно вырезанное изображение дна каменистого потока — треснула посередине. Он собрал все кусочки, нашел перекладину в луже примерно в пяти шагах, и завернул их в переднюю полу своей свободной рубашки.
Танис огляделся. Дверь захлопнулась за Зеносом и Портиосом, и он один стоял в сером дворе.
Дождь продолжал лить.
Беседующий с Солнцем быстро шагал по коридору, его плащ цвета лесной зелени развевался позади какой-то фантастической грозовой тучей, золотая отделка плаща вспыхивала странными металлическими молниями. А молнии в его глазах заставляли испуганных слуг и придворных быстро освобождать дорогу, пока он шел по дворцу к семейным покоям. По опыту все знали, как трудно разгневать Беседующего, но горе тем достаточно невезучим, кто окажется на его пути, когда он, наконец, разозлится.
— Танис! — сурово позвал он, ворвавшись в спальню Полуэльфа. — Танталас!
Комната была неосвещена, но фигура, чей силуэт был виден в красном свете Лунитари, льющемся через одно из окон, шевельнулась на кровати.
— Танталас, — повторил Солостаран.
Фигура села.
— Да. — Голос был как свинец — ровный, тяжелый и невозмутимый.
Беседующий направился чиркнуть кремнем и зажечь маленькую лампу. Он пристально посмотрел на фигуру на кровати, и у него перехватило дыхание.
Синяки и запекшаяся кровь покрывали бледную кожу лица и рук Таниса. Он пошевелился, резко вдохнул, держась за бок, затем так же быстро сел ровно.
Годами Солостаран учился сдерживать свои эмоции под холодной маской, которую он носил перед придворными. Это умение теперь здорово помогло ему, когда он смотрел на приемного племянника, которого он любил, с трудом сохраняя на лице выражение безразличия — как будто синяки и рубцы были нормальной частью повседневной жизни.
Беседующий продолжал стоять, его голос был лишен теплоты.
— Честно говоря, должен сказать тебе, что Портиос отказывается объяснить, что произошло. И очевидно, что он запугал, заставил или уговорил всех остальных — даже лорда Зеноса, к моему удивлению — также хранить молчание. Ты расскажешь мне, что случилось сегодня во дворе?
Фигура на кровати продолжала молчать. Затем Танис опустил взгляд к коленям и покачал головой.
Голос Беседующего сурово продолжил:
— Почему-то я не удивлен твоей немногословности, Танталас. И не стану принуждать тебя говорить — если это вообще возможно. Похоже, это что-то, что вы с Портиосом должны уладить самостоятельно. Но я скажу тебе кое-что. — Он сделал паузу. — Ты слушаешь?
Фигура кивнула, но не подняла взгляд.
Беседующий продолжил:
— Хорошо. Тогда позволь мне сказать тебе вот что: этого больше не случится. Никогда. Я не потерплю, чтобы мой сын и мой… племянник катались в грязи, ведя себя словно… словно…
— Словно люди, — тихо закончил Танис. Фраза задрожала в вечернем воздухе.
Солостаран вздохнул, попытался по-другому построить фразу, затем решил, что грубость сработает лучше.
— Да, если хочешь. Словно люди.
Фигура на кровати подождала несколько ударов сердца и снова кивнула. Солостаран шагнул ближе; Танис что-то держал в руке. Резная деревянная рыба? Шок подозрения поразил Беседующего.
— Не говори мне, что все это было из-за сломанной игрушки, — потребовал он.
Когда Танис не ответил, Солостаран вздохнул и собрался уходить.
— Я пришлю Мирала с целебными мазями. Поспи. — Его тон смягчился. — Может тебе прислать что-нибудь или кого-нибудь, Танталас?