- Домой, – уронил сухо и коротко, чтобы не сорвался голос. – Если Унохана еще не ушла…
Он не оглядывался, уходя в шунпо – знал, что Анеко отреагирует правильно и быстро. Не ошибся: едва его нога ступила на энгаву родного поместья, как в нескольких шагах позади послышались взволнованные голосок Рукии и ответы Анеко.
- Капитан Унохана? – он шагнул в открытые седзи, обвел столовую вопросительным взглядом.
Мелодичный ручеек голоса Рецу утих, чуткие пальцы уже бежали по дрожащему на руках у молодого дайме тельцу. Лицо стало сосредоточенным и спокойным – таким оно было всегда, когда лучший медик Готей-13 сталкивалась с серьезными задачами.
- Анеко? – она даже взгляда не отвела от ребенка.
- Здесь, – голос старшей жены раздался из-за спины Уноханы.
Та подняла на Бьякую бездонные глаза.
- Чистая светлая комната, горячая вода, доступ в поместье для моего лейтенанта.
Дайме кивнул. Они исчезли из столовой мгновенно, все втроем, унося и раненного мальчишку.
Хисана бросилась к сестре, обняла девочку, прижала крепко. Та впервые жалась к девушке, впитывая тепло и успокаиваясь в тихой, ненавязчивой – такой необходимой ласке.
- Что там произошло? – грозно сведя брови, спросил Гинрей. Ни на Рукию, ни на ее старшую сестру его суровый вид не произвел никакого впечатления. Вцепившись в рукава кимоно Хисаны, Рукия просто стала рассказывать.
Повинуясь сиюминутному порыву и забирая ребенка, Бьякуя не думал ни о чем. В те несколько шагов шунпо, что он прошел за рекордно короткое время, мысли метались в голове обезумевшей стаей потревоженных птиц. Где-то на задворках сознания проскрипел недовольный голос Гинрея, старчески шамкая что-то о чести рода, вреде эмоций и взбалмошности некоторых глав Великих Домов. Но в плечо молодому дайме слабо дышал умирающий ребенок. Руки Бьякуи чувствовали острые лопатки и цепочку выступающих, колючих позвонков мальчишки. Безвольная маленькая кисть с обгрызенными ногтями и ободранными костяшками лежала на впалом животе, а разошедшиеся полы юката открывали торчащие ребра. Мелкий дрожал всем телом, дышал неглубоко и часто. Отталкиваясь ногой от верхушки дерева, Бьякуя поудобнее перехватил малыша, и тот, кажется, вдохнул чуть глубже, горячий лоб ткнулся куда-то в область сердца. Бьякуя покрепче обхватил ребенка, не позволяя себе думать о том, что обнимает этого чумазого, наверняка совсем дикого мальчишку, и ускорился.
Сейчас, когда вокруг пацана склонились три медика, он позволил себе выдохнуть и стряхнуть с шихакушо налипшую грязь. Устало сел на пол – просто опустился вдоль стены, прислонился к ней спиной, выпрямив одну ногу и подтянув вторую к груди. В сердце, там, куда прижимался пылающий лоб, тяжело, с глухим ворчанием, клубилось и ворочалось, погибая, отстраненное безразличие, которого так усердно добивался от юноши Гинрей. Эмоции – любые! – вредят делу, это несомненно. Спасти всех невозможно, верно. Осчастливить или хотя бы облагодетельствовать всех обделенных духов, переполняющих Руконгай, не под силу всем Великим Домам, не говоря уж об одном, да, это так. И что? Много ли чести принесет клану брошенный на произвол судьбы, на верную смерть ребенок? Сколько величия и благородства в отказе признать очевидное: этого конкретного мальчишку он может спасти? Прибавилось бы у него, Кучики Бьякуи, достоинства, если бы он отвернулся, прошел мимо, проигнорировал?.. Дед, конечно, будет ворчать. А может быть, даже позволит себе поджать губы и презрительно отвернуть породистое лицо. К меносам!
Женщины заслоняли мальчишку от Бьякуи, иногда менялись местами. Вокруг них сияло золотистое марево кайдо, иногда слышалось бормотание и короткие команды Уноханы. Потом заплескалась вода, Анеко метнулась в сторону и вернулась со стопкой белых выглаженных полотенец.
Бьякуя не вмешивался. Унохана-тайчо знает свое дело. Даже если шансы на выживание не велики, она не отступится. В какой-то момент молодой дайме вспомнил слова новой сестренки: мальчишка старше нее. Старше даже Роки. То есть, если у четвертого отряда все получится, это будет не малыш, а подросток. Ну и что? Бьякуя-то нес на руках не взрослого парня, а тощего, заморенного пацаненка. Надеялся вытащить из пугающей, невообразимой, так поразившей его нищеты маленького одинокого мальчика. Повзрослеет – тогда и посмотрим, что с ним делать. Одно было ясно на все сто процентов: смотреть Бьякуя будет у себя дома, а не где-то там!
- Ну все, – послышался голос Рецу, и Бьякуя открыл глаза. Оказывается, он задремал. – Жизни ребенка ничто не угрожает. Бьякуя-доно, вы как?
- Нормально, – хрипло отозвался Бьякуя и прочистил горло. – Спасибо, Унохана-тайчо.
- Не мне одной, – улыбнулась та, опуская ресницы. – Куроцучи-тайчо тоже заходил, помог нейтрализовать яд. Правда, взял какие-то пробы и анализы…
- На здоровье, лишь бы парню не повредил, – Бьякуя поднялся, оправил одежду. – Кстати, Унохана-сан, Рукия сказала, что мальчик намного старше. И мы сами видели, как изменился его возраст. Вы можете объяснить?..
- Пока не могу, но предположительно дело в составе яда и индивидуальной реакции организма и реацу этого мальчика на него. Редкое сочетание, редкие врожденные способности, сильное душевное потрясение – и вот такой результат.
- И как долго он будет… оставаться маленьким?
- Какое-то время, – Унохана повела плечом, вытирая ополоснутые руки чистым полотенцем. – Я пока не могу точно прогнозировать, сколько уйдет на восстановление реацу. Физические раны заживут как обычно. А вот с последствиями стресса придется побороться. Душевные раны, Бьякуя-доно, лечатся либо очень постепенно, либо не лечатся совсем.
Дайме подошел к столу, на который медики уложили мальчишку. Провел рукой по кроваво-рыжим волосам, потрогал все еще горячий лоб.
- Его бы помыть…
- Завтра, – рядом оказалась Анеко, накинула на ребенка мофу. – Буду делать перевязку, тогда и посмотрю, можно ли.
Девушка пристроилась, чтобы взять мальчишку на руки, но Бьякуя ее отстранил.
- Он тяжелый, – пояснил удивленной жене. Сам поднял пацана и повернулся к женщинам, взглядом спрашивая, куда нести. Унохана мягко улыбнулась, склоняя голову, и сказала Анеко:
- Иди.
Несколько дней красноволосый ребенок был на грани. Метался по футону, бормоча что-то бессвязное и жалобное, или затихал, дыша так тихо, так незаметно, что Анеко боялась за его жизнь. Рукия не отходила от старшей жены дайме почти ни на минуту, помогая ухаживать за раненным мальчишкой. Не отходила и Хисана, и хотя поначалу целью ее было не выпускать из вида сестру, мучения ребенка не могли оставить равнодушным ее нежное сердце. Даже Рока заглядывал после занятий, пристраивался в уголке с книжкой или каким-нибудь другим нешумным занятием и сидел так до ужина. Крайне редко, но случалось, что остаться с Ренджи не могла ни одна из женщин, и тогда дети – Рока и Рукия – брали эту обязанность на себя.
Какое-то время Анеко опасалась, что ее младший брат воспримет мальчишку не совсем адекватно. Во-первых, сам маленький дайме недавно пережил не меньшее потрясение – смерть матери едва ли не у него на глазах не могла пройти бесследно. Во-вторых, в подростке могла взыграть ревность, все-таки почти все внимание сестры сейчас было направлено на другого мальчишку. Однако опасения оказались беспочвенными. Недовольный и хмурый Гинрей в приступе старческого раздражения высказал Роке, что его бросили ради руконгайского оборвыша. Старшая жена внука от мудрого, опытного гэнро такой эскапады не ожидала. Но Рока неожиданно приосанился, гордо задрал подбородок и надменно сообщил, что забота о ближнем ни в коей мере не может быть поводом для обид. И если ради выздоровления друга Рукии-тян надо немного забыть о своих горестях, то настоящий аристократ пойдет на такую мелкую, не требующую от него никаких усилий жертву, не задумываясь.
- Мелкая-то тут при чем? – опешил Кучики-старший.
- Она член нашей семьи, – с недоумением ответил Рока, словно все объяснил и обосновал этими словами.
Впрочем, для Анеко – объяснил и обосновал.