Ренджи облизнул пересохшие губы, прикрыл глаза, чтобы не было так страшно, и прошептал:
- А вы… вы меня в тюрьму отнесете?
Бьякуя опешил. И разозлился, но не на мальчишку, а на мироздание. Вот с чем у руконгайцев ассоциируются шинигами – с бедой, с неприятностями, с угрозой! А ведь Готей-13 призван защищать и оберегать их. Как же так вышло?
- Я тебя отнесу в комнату, – сказал Бьякуя, контролируя свой голос, чтобы не напугать пацана еще больше. – В твою комнату, Ренджи. Ты там будешь спать. А госпожа Анеко или госпожа Хисана принесут тебе поесть. Ты ведь голодный?
- А потом? – голос у Ренджи садился, срывался, дрожал. – Потом – в тюрьму?
Бьякуя поднял на жен растерянные глаза. Хисана молча плакала. Рока и Рукия мрачно сопели, не зная, что делать.
А в Анеко поднимала голову учительница, много лет проработавшая с осиротевшими детьми. Она помнила их всех – потерянных, дезориентированных, зачастую раздавленных утратами и полным хаосом в жизни. Все они реагировали на перемены по-разному, и со всеми Анна говорила об одном – о будущем. Это были тяжелые беседы, полные моментов, еще долгое время лежавших камнями на душе. Не сложно было дать детям надежду на лучшее – куда сложнее сделать так, чтобы надежда не оказалась ложной. В земной жизни, в земной работе нередко срабатывал довольно простой прием: довольно подробно, с полной уверенностью расписать растерянному ребенку ближайшее будущее. Хотя бы несколько дней. Чтобы появилось четкое представление о дальнейшем. Чтобы как-то структурировать ближайшее будущее. Чтобы вопросы насущные хоть немного отдалили боль утрат и непростых перемен. Возможно, с этим малышом метод тоже сработает. Сейчас Анеко знала, что у нее хватит и сил, и возможностей, и времени наладить жизнь мальчика. Только бы с ней самой не случилось неожиданности, которая перевернула бы ее жизнь в очередной раз.
Анеко сделала еще один шаг к мужу, и Ренджи оказался между ними, обняла ребенка поверх рук Бьякуи.
- Ренджи, – сказала девушка деловито и уверенно, – не будет никакой тюрьмы. С чего ты взял? Ты же не делал ничего плохого! И наказывать тебя, или бить, или еще как-то обижать тоже никто не собирается. И напасть на тебя никто не сможет – в доме очень много сильных и смелых людей, они нас охраняют. Ты теперь будешь здесь жить, в этом доме, с нами со всеми. Сейчас ты болеешь, но это пройдет. Будешь учиться, будешь заниматься интересными вещами, тебе понравится. Когда подрастешь, выберешь себе профессию по душе. Ну как, согласен?
Бьякуя почувствовал, как мальчишку у него на руках затрясло. Он аккуратно сел на пол, прислонился к стене и немного распутал одеяло. Детская рука тут же вцепилась в его воротник, сжала ткань так сильно, что побелели косточки на тонкой кисти. Горячий лоб приткнулся к плечу так, что вихрастая макушка оказалась прямо под носом молодого человека, жесткие пряди щекотали кожу. Бьякуя чуть сильнее прижал парнишку к себе и весело глянул на Анеко и Хисану.
- Ну что, – шепнул он в розовое оттопыренное ухо. – Согласен?
Пока говорила синеглазая, Ренджи не верил. Не бывает в жизни такого везения! У кого-то, может, и бывает, а у него – нет! Но вдруг сбылись его маленькие мечты о самом насущном – его распутали, дали возможность двигаться, освободили. Непроизвольно схватившись за первое попавшееся под руку, Ренджи отвернулся, спрятался от этих странных людей, вроде бы не злых, но таких непонятных. Вся его жизнь в этом мире, какую он помнил, была наполнена поисками еды, относительно безопасного ночлега и попытками не подохнуть. Они же, эти странные женщины, эти ухоженные дети, этот сильный мужчина, – они предлагали поделиться тем, что у них есть. В понимании Ренджи это было не нормально. Вернее, такого просто не могло быть. Но уха коснулось чужое дыхание и низкий и почему-то веселый голос спросил: «Ну что, согласен?». Его еще и уговаривают! Этого сознание ребенка выдержать уже не могло. Недоверие, страх, желание поверить в чудо, щемящее чувство от окутавшего его тепла, от державших его надежных, сильных рук прорвались единственно возможной детской реакцией – Ренджи разревелся. Это было позорище, непозволительное проявление слабости, но и противиться захлестнувшим его эмоциям сил не было.
Посоветовавшись с Уноханой-тайчо, Анеко прописала Ренджи курс лечения, включавший в себя вкусную еду, тепло и здоровый крепкий сон. Мальчишка особенно полюбил теплое молоко с медом, недоверчиво косился на пирожки с диковинными начинками и покорно съедал рис, в своей скромности и простоте терявшийся на фоне прочих разносолов. Ко всеобщему удивлению, паренек быстро стал любимцем пожилой Хироко-сан, помощницы управляющего, из-за чего та даже вынуждена была признаться: ослушалась в свое время приказа старого господина – не раздала детские одежки юного дайме. Зато теперь Ренджи выглядел достойно даже на придирчивый взгляд Гинрея, а главное – не мерз. А вот со здоровым сном были проблемы. Мальчишка во сне кричал.
В первую ночь после того, как малыш пришел в себя, выкупанный и разомлевший от кружки молока Ренджи отключился быстро. И уже через час всполошил весь дом – столько ужаса и боли было в отчаянном детском крике. Выручила растерянных и порядком напуганных взрослых членов семьи Кучики все та же Хироко-сан, проворчав, что маленьким детям полезно спать с родителями. «Родители» переглянулись, и Анеко, сжалившись над выскочившими из комнаты Хисаны Бьякуей и его младшей женой, забрала Ренджи к себе. Да так плотно забрала, что уже через несколько дней господин муж начал испытывать нечто вроде ревности, причем сам не мог определиться, то ли жену к ребенку ревнует, то ли ребенка к жене. Хвала ками, днем об этом думать было некогда: приближалась зима, отряд надо было экипировать, перевести на теплую форму, распределить запасы топлива по казармам, подать заявки в первый отряд на самое необходимое… Короче, дел хватало. А вечерами, чтобы хотя бы потрепать пацаненка по вихрам, надо было прорваться через кольцо оцепления из играющих с Рен-тяном подростков, квохтливых служанок и заботливых жен. Такие ситуации вызывали веселое недоумение и закономерный вопрос: а к собственным детям ему тоже будет не подойти? Бьякуя не сразу заметил, что думает о будущих маленьких Кучики…
Единственным, кто не желал нянчиться с Рен-тяном, заботиться о его выздоровлении и даже просто смотреть в его сторону, был Кучики Гинрей. Старый капитан сцеплял руки за спиной, шевелил усами и посылал неодобрительные взгляды внуку и его старшей жене. Несмотря на то, что с наличием в их доме – и их Доме – Хисаны он уже смирился, рассчитывать на ее поддержку было глупо. Девчонка обожала своего мужа и встала бы на его сторону, даже вздумай Бьякуя уйти в Генсей на ПМЖ под каким-нибудь вздорным предлогом, вроде «там веселее». Анеко все-таки родилась в благородном клане, имела больше представления об обязанностях главы Дома и даже изредка дискутировала на эту тему с мужем. Однако и урожденная Торами не слишком-то впечатлялась молчаливым негодованием отставного капитана.
Более того, урожденная Торами изредка, но позволяла себе глубоко завуалированные, весьма осторожные, но все-таки колкости в адрес Гинрея. Даже когда дед мужа возился с документами клана Торами, девушка не отказывала себе в удовольствии пройтись по косным традициям, бюрократическим наворотам и прочим вековым устоям аристократических родов. Гинрей топорщил усы и стойко не реагировал на выпады глупой девчонки. Тем более, что глупой-то она и не была – в делах клановых разобралась довольно быстро, решения принимала пусть и отчаянные, но не лишенные смысла, и заглядывать дальше, чем на пару шагов, тоже умела. А там, где ей не хватало опыта или элементарных знаний, она слушала старика. Слушать-то слушала, но не всегда прислушивалась…
Анеко отчетливо понимала, что взвалила на себя очень много. У нее продолжались занятия на Стратегическом, она не переставала посещать четвертый отряд, а с Маюри общалась из собственной гостиной, устроившись перед огромным монитором с Ренджи на коленях. Капитан двенадцатого отряда ворчал, возмущался, брызгал слюной, но после одного коротенького диалога смирился с тем, что у «заведующей 3Q-лабораторией» будет гибкий график. Всегда. Выглядел этот разговор так: