- …безобразие, а не работа! – сипел оголодавший Куроцучи.
- Я предупреждала, – невозмутимо отозвалась девушка.
- Да! Но я надеялся, что ты осознаешь, что в этой жизни по-настоящему важно!
- Я осознала, – Анеко провела рукой по огненным волосам задремавшего ребенка.
Маюри нахмурился и недоуменно уставился на мальчишку. Выразительно произнес:
- Тьфу на тебя!
Девушка вздохнула.
- Тайчо, с меня «Наполеон».
Тайчо заткнулся на полуслове, недоверчиво рассматривая блудную подчиненную.
- Что, правда что ли? – спросил наконец.
- Правда, – обреченно подтвердила Анеко. – Шесть коржей, заварной крем.
- С розочками? – подозрительно уточнил Маюри.
- С розочками. И даже с листиками. Только изобрети мне нормальный, экологически чистый краситель для декора.
Маюри посопел, пощурил желтые глаза, а потом хлопнул в ладоши и с гнусным хехеканьем потер их. Анеко только головой покачала, пряча усмешку.
Много времени забирали дела кланов. Ревизия младших и вассальных родов Торами проходила под чутким руководством Гинрея, и в какой-то момент девушка поняла, что совершила ту же ошибку, что и в первые месяцы своей земной работы на должности завуча – попыталась все сделать сама. Нужно было срочно налаживать отношения с вассалами Кучики, чтобы половину работы выполняли подчиненные. То есть воплощать старинную истину: хороший начальник не тот, кто все умеет и успевает, а тот, кто грамотно распределяет задания и обязанности. Зайти пришлось издалека и через боковую калитку – Анеко изучила списки членов вассальных семей. Сыну одного рода посоветовала хорошего сэнсэя из Академии, приложив к посланию рекомендательное письмо от Кучики для того самого репетитора, после чего у загруженного по самые уши преподавателя не оставалось шансов не взять под опеку подростка. Дочери другой фамилии подобрала список романтических баллад и просто любовных историй, а также написала трогательное личное письмо, после чего строптивая девица без лишних споров вышла замуж за выбранного родителями человека. Благодарные родители возрыдали от счастья, мысленно клянясь всеми ками, что Анеко-сама теперь их главная благодетельница, любое желание которой должно исполняться по первому намеку. Чего, собственно, «благодетельница» и добивалась. Жене еще одного вассала посоветовала обратиться с прошением об обследовании в четвертый отряд Готей-13, несмотря на то, что это не принято. Через две недели (то есть к первым заморозкам) после того, как потерявшая всякую надежду женщина последовала совету старшей супруги дайме, в семье бурно отпраздновали начало беременности. Бьякуя с удивлением прочитал благодарственное послание от вассала, не вполне понимая, какое отношение он, дайме, имеет к тому, что после долгих лет бесплодных попыток род все-таки обрел надежду на продолжение, чем спровоцировал приступ безудержного смеха у родного деда и хитрющую улыбку госпожи жены. В конце концов, они смилостивились и объяснили, что непосредственно он, Бьякуя, – нет, не имеет, но вот Анеко…
Гинрей наблюдал за старшей невесткой со смешанным чувством. От представительницы Великого Дома он ожидал немного другого подхода к браку. Не думал, что благородная девица станет вмешиваться в дела мужа. Не думал, что окажется такой стремительной, решительной, верткой. Такой активной. От внука-то он всегда требовал неукоснительного соблюдения всех заветов предков, начиная с самодисциплины, отстраненности от низменных пристрастий и прочего соблюдения достоинства, и заканчивая умением выполнять приказы, не рассуждая. В детстве Бьякуя бесился и сопротивлялся. В юности – раздраженно шипел и позволял себе редкие выходки, которые никогда, впрочем, не оказывались фатальными для репутации клана. Когда юноша согласился на договорной брак и принял на себя обязанности дайме, Гинрей собрался было облегченно выдохнуть. Рано собрался! Оказалось, что теперь творить безумства и рисковать добрым именем и благополучием клана будет жена любимого внука. Или они оба, на пару. Они и безобразничали – строго в рамках закона, с соблюдением всех обычаев и практически не позволяя себе излишеств. К излишествам Гинрей относил красноволосого пацана, вот уже две недели не отлипавшего от старшей невестки. Глядя на тощую ручонку, вцепившуюся в подол знатной госпожи, когда та совершала набеги на хозчасть поместья или закапывалась с головой в свитки архивов, Кучики-старший сомневался в верном выборе жены для внука. Смириться со сложившейся ситуацией помогало лишь то, что изменить что-либо уже было нельзя.
Анеко тоже наблюдала за стариком. Но за аристократическим высокомерием, за негодованием по поводу неблагородного поведения и недостойных обитателей старинного поместья, за поджатыми губами и уязвленной гордыней она видела уже очень старого, очень уставшего и очень одинокого человека. Иногда, поймав себя на том, что снова вовремя не прикусила язык, позволила очередной колючке прорваться на волю и уколоть деда Бьякуи, девушка испытывала угрызения совести. В конце концов, если бы не Гинрей, сейчас ее жизнь была бы куда более тусклой и пустой. Бессмысленной. Если бы вообще была.
В вечер, когда выпал первый снег, и вся семья вышла в сад, чтобы полюбоваться первым танцем застывших капелек воды, Анеко тихонько проскользнула в личные покои гэнро, как всегда проигнорировав положенные поклоны по ту сторону седзи и прочие церемонии. Гинрей удивленно и показательно-грозно нахмурил брови, отложил книгу, которую читал, и выразительно скрестил на груди руки. Невестка села в сейдза в шаге перед ним, коротко поклонилась и молча уставилась в глаза. Взгляд у нее был мягкий, с едва заметной смешинкой на дне.
- Что ты хочешь, неугомонная женщина? – ворчливо спросил дед.
- Раздевайтесь, – губы Анеко помимо воли растянулись в усмешке. Она прекрасно осознавала, как звучит ее просьба-требование.
- Что?! – глаза Гинрея полезли на лоб.
- Верхнюю одежду снимайте, – как ни в чем не бывало повторила девушка. – Будем смотреть, что там с вашими суставами, Гинрей-доно. Или вы считаете, что я к Унохане-тайчо бегаю ради «чаю попить»?
Гинрей досадливо цокнул языком. Он надеялся, что увлеченные своими сумасшествиями молодые не заметят его состояния, и не придется позориться непременным в таком случае лечением. Где это видано, чтобы потомственные воины Кучики обращались за медицинской помощью, если речь не шла о боевых ранениях?!
Анеко придвинулась совсем близко к сидящему в генсейском кресле старику. Положила на его колени руку – облокотилась, не давая подняться, уйти – убежать от неприятного разговора. Посмотрела в лицо снизу вверх.
- Вы старый упрямец, Гинрей-доно, – сказала она мягко. – Все боитесь уронить честь рода. Много ли чести в том, чтобы испытывать постоянные боли, пребывать в дурном расположении духа и раздражаться из-за мелочей, которые в другое время вы бы и не заметили?
- Маленькая нахалка! – Гинрей сверкнул очами.
- А с вами, мужиками из Дома Кучики, по-другому не выходит: либо ставишь вас перед свершившимся фактом, либо ждешь результата до морковкина заговенья, – поделилась наболевшим маленькая нахалка, не убирая руки с колен гэнро. Тот пожевал губами и отвернулся. – И кочевряжитесь вы, как дети, – добила его госпожа невестка.
Гинрей вздохнул. Бьякуя как-то говорил ему, что отвязаться от Анеко, если та что-то вбила себе в голову, можно только одним способом: сделать, как она хочет. Передернул плечами. Не глядя на девушку, проворчал:
- Пусти.
Снял хаори, смущаясь и краснея, развязал оби… Хвала ками, хотя бы косоде было достаточно длинным!
Анеко долго мяла колени, запускала кайдо в сухожилия и суставы, заставляла сгибать и разгибать ноги.