- Еще не выбрала!
- А предга… предлала… пред-ла-га-ли?
- Еще как!
Пряча в усы усмешку, Гинрей вышел на веранду, покрутил головой, разминая шею. «Праздник», к которому он поначалу отнесся весьма негативно, не стал катастрофой, что удивительно. Старый капитан задумался, насколько его ушлая старшая невестка просчитала последствия этого мероприятия. Она и впрямь хотела только повеселить детей, или же заглянула на несколько шагов вперед, дав возможность представителям старинных родов увидеть детей, незнамо откуда взявшихся в семье Кучики, и не задаться вопросом – откуда же? И насколько она просчитывала степень благодарности вассальных семей за внимание со стороны дайме? У самой Анеко спрашивать было бессмысленно, это Гинрей знал уже по опыту. Девчонка отшучивалась, сыпала колкостями или штампованными шутками из мира живых, сводившихся к одному: шли бы вы лесом, владыка.
- Ну, теперь можно и чайку попить! – раздалось за спиной. Гинрей обернулся.
В сторонке от елки разворачивался импровизированный пикник. Назвать это действо чайной церемонией язык не поворачивался. Куроцучи устанавливал низкий столик, Рецу держала поднос со сладостями, Рока и Рукия изнемогали под корзинками с посудой…
- Гинрей-доно, идемте! – позвала появившаяся в зале Анеко. – Выдохнем после праздника! А где Бьякуя? Хисана, ты видела господина нашего мужа?
- В саду, – отозвалась младшая невестка, расправляя на столике льняную салфетку. – Сходить позвать?
- Я отправлю бабочку, – помахал рукой Маюри, выныривая из корзины с выпечкой. – Нему, организуй!
Молчаливая лейтенант поклонилась. Чернокрылое насекомое возникло у нее на пальце само по себе. Гинрей подумал – и не стал хмуриться. Куроцучи Маюри он не любил. Более того, с трудом терпел, когда был капитаном. Выйдя в отставку, искренне надеялся, что никогда больше не пересечется с этим неприятным, скользким червяком, прогнившим изнутри и отравляющим пространство вокруг себя. Насколько старик знал, внук относился к капитану двенадцатого отряда так же, если не хуже: в силу природной вспыльчивости юноше приходилось делать над собой усилие, чтобы не шипеть и не терять лицо при разговоре с вытащенным из Улья глупцом Урахарой моральным уродом. Но вот Анеко… Как, во имя ками, девчонка нашла общий язык с этим мерзким ничтожеством? Как за несчастные полгода вывернула его гнилую сущность, встряхнула, как пыльный коврик – и оставила то, к чему не противно прикасаться? Сегодня Кучики-старший видел собственными глазами: Куроцучи рассказывал ревущей девчонке лет десяти на вид, что ей-то подводка для глаз вовсе не нужна, она и так красивая. А главное – молодая. Что косметические ухищрения придуманы для стареющих кокеток, и даже если дама принадлежит к высшему обществу, время властно над ней так же, как над любой руконгайской душой-плюс. А вот юной барышне можно обойтись и без «боевой раскраски». Зато он, капитан двенадцатого отряда, может дать ей вот этот волшебный фломастер, только тс-с-с! Если расписать им стены или фусума, днем рисунок будет незаметен, а ночью начнет флуоресцировать В глазах ребенка мелькали бесенята предвкушаемых проказ… Утешение в стиле Куроцучи! Но совсем недавно этому сумасшедшему и в голову бы не пришло просто заметить, что кто-то рядом с ним расстроен, и тем более сделать над собой усилие, чтобы кого-то успокоить. Ладно, пускай отирается поблизости, решил Гинрей.
- А где Ренджи? – встрепенулась Хисана. – Кто-нибудь видел?
Искать ребенка отправился Кучики-старший, желая проветрить голову и хоть немного побыть одному. Мальчишка обнаружился на энгаве его собственных покоев. В неверном свете ущербной луны, привалившись к любимому стариком генсейскому креслу, маленький руконгаец гипнотизировал свой подарок – редкостного уродства плюшевую обезьяну с непомерно длинными лапами и тонким длиннющим хвостом. Каким образом этот плевок человеческой фантазии оказался среди закупаемых для детей подарков, Гинрей и сам не понимал. Однако во время «раздачи слонов» (почему этих милых гигантов следовало раздавать, понять в доме Кучики не мог никто, но все повторяли за старшей княгиней и уже не замечали нетипичности подобных выражений) нелепый зверь попал в руки Ренджи, и с той минуты парня никто не видел. Вероятно, это была любовь с первого взгляда.
Мальчишка поднял на гэнро распахнутые глазищи, пошевелил губами. Гинрей вздохнул, уселся в кресло и вздернул ребенка к себе на колени. Почувствовал, как напряглись узкие плечики, как Ренджи втянул голову и вцепился в игрушку, словно та могла его защитить. Еще раз вздохнув, старик накинул на озябшего пацана полы своего хаори, приобнял, заставляя прижаться к своему боку. Ренджи сосредоточенно сопел куда-то в область солнечного сплетения.
- Не устал? – спросил Гинрей. Мальчишка помотал головой – алые вихры мазнули по подбородку. – Хорошо. А я вот устал немного. Посидим? – Ренджи судорожно выдохнул и кивнул.
Кучики ничего не говорил, бездумно глядя на заснеженный ночной сад. Не замечая, что все крепче обнимет ребенка, совсем недавно вызывавшего лишь раздражение и острое неприятие. Как рука сама по себе ложится на детскую макушку и гладит непокорные жесткие лохмы, с которыми устали бороться и невестки, и служанки: расчесать пацана справлялись, а придать его «прическе» хотя бы относительно пристойный вид – уже нет. Вдыхал морозный воздух, смотрел на заснеженные ветви застывших сакур – и думал о своей семье.
Года не прошло с момента, когда рука впервые стрельнула болью от тяжести занпакто. Когда первые признаки старческого бессилия подтолкнули к отчаянному решению отойти от дел и переложить ответственность на молодые плечи внука. Гинрей доверял Бьякуе, верил в Бьякую, но сомневался в готовности молодого человека к бремени главы клана. Долгие годы неуёмный характер был камнем преткновения в отношениях деда и внука, и только жесткие рамки традиций и воспитания не позволяли им скатиться до скандалов и непристойной ругани. Решение женить юношу казалось скоропалительным и верным одновременно. И как странно все повернулось!
Когда-то Гинрей был уверен, что Дома Кучики и Шихоин породнятся, несмотря на то, что Йоруичи старше Бьякуи. Но странные, непонятные, необъяснимые события полувековой давности, разом лишившие Готей едва ли не половины капитанов и лейтенантов, внесли свои коррективы в планы старика. И теперь в его доме обосновались две совершенно разные женщины, такие непохожие, такие разные – и одинаково правильные. Каждой из них место было рядом с его внуком, и более нигде. Каждая привносила в жизнь Бьякуи – и всей семьи Кучики – свою лепту, гармонично дополняла и как будто завершала образ всего Дома в целом.
Хисана, классически скромная, идеально вежливая, очень мягкая и нежная, была тем теплом и уютом, что согревают и не дают сердцу заледенеть. Анеко, сверх меры деятельная, временами непочтительная, веселая и заводная, не позволяла закостенеть, встряхивала, будоражила. Неким неуловимым образом они обе стали неотъемлемой частью молодого дайме.
Внук все еще вызывал беспокойство Гинрея. В последнее время возможность наблюдать за Бьякуей бывала лишь дома, и старый капитан не слишком приветствовал то, что видел. Однако выяснилось, что видел-то он только одну сторону, одну грань.
Глава клана Кучики не имел права не быть идеальным представителем своего рода, своего класса, своего Дома. Сиятельный дайме рождался, чтобы служить примером для всех, кто оказывался поблизости. Освещать своим присутствием жизни подданных и подчиненных. Сиятельный дайме не имел права на ошибку, на слабость, на несовершенство. А Бьякуя совершенным не был. Его руководство шестым отрядом Готей-13 не ознаменовалось великими делами. Его правление кланом началось, в общем-то, со скандального поступка… Тут перед мысленным взором старого гэнро возникла Анеко. Образ невестки фыркнул пренебрежительно, повел глазами и объяснил старому упрямцу, что возрождение и поддержание древних традиций, а именно – создание полигамной ячейки высшего сейретейского общества, – является прямой обязанностью князя. На собственном примере, как вы того и хотели, Гинрей-доно.