- Тихо ты! – прикрикнула на брата Анеко. – Веди себя прилично!
Из-за створок седзи показалось побледневшее личико Рукии. Девочка испуганно таращила фиалковые глазищи, пытаясь рассмотреть, что там происходит с ее товарищем.
- Вот видишь, Рукия, – негромко произнес Бьякуя ровным голосом. – Не все потеряно. А ты боялась.
Рукия посмотрела на молодого дайме немного рассеянно, а потом улыбнулась, и взгляд ее потеплел.
Между тем взволнованный и слегка встрепанный Рока активно мешал Унохане и сестре, лез под руки, сыпал вопросами и в конце концов получил подзатыльник от Анеко. Возмущенно скривился, потирая затылок, но замолчал.
- Вот что, – распорядилась госпожа старшая жена, – сходи к Хироко-сан, пусть она найдет в твоей одежде что-нибудь на Ренджи. Не ходить же ему голышом!
Малолетний дайме убежал, а Рукия осмелела и подошла к другу. Завернутый в одеяло Ренджи сидел на футоне и тихо всхлипывал, надеясь, что этого никто не услышит и не заметит. Главный медик Готея и ее ученица делали вид, что не замечают. Женщины подошли к капитану, Анеко ободряюще сжала его пальцы.
- Ничего страшного с ребенком не произошло, – сказала Унохана. – Просто реацу восстановилась до уровня его нынешнего возраста и стабилизировалась достаточно, чтобы воплотиться. Другими словами, душевная гармония и духовное тело пришли в равновесие. Для дальнейшего восстановления никакой иной терапии, кроме уже проводимой, не требуется.
Бьякуя вопросительно посмотрел на жену. Та усмехнулась украдкой и перевела с медицинского на человеческий:
- Душевное тепло, вкусная еда, здоровый сон и соразмерные физические нагрузки. Короче, спокойное детство и поменьше стрессов.
- Я только не очень поняла, – проговорила Унохана, – что это за полосы у него на спине. На шрамы не похоже. Хотя я лишь мельком видела, мальчик стеснялся и все время отворачивался, а настаивать я не хотела, чтобы не пугать еще больше.
Бьякуя оглянулся на шепчущихся детей, хотел уже было подойти, но тут вернулся Рока, победно потрясая темно-зеленым кимоно и относительно новыми варадзи. Пока Ренджи переодевался, молодой дайме и его жена рассмотрели спину мальчишки. По плечам и лопаткам вразлет шли по две широкие черные полосы. Увидев взгляды княжеской четы, Рукия прикусила губу, задумавшись на минуту, а потом подошла к взрослым.
- Не надо его спрашивать, – тихо сказала девочка. – Я сама расскажу. Это татуировки, – продолжила она, когда Бьякуя и Анеко вышли за ней на веранду. – Рен их сделал, чтобы шрамы в глаза не бросались. Все-таки летом в Руконгае очень жарко, да и одежда вынашивается быстро, так что мальчишки ходили без верха, только в штанах. Ну и Ренджи решил не позориться…
- От чего шрамы? – осипшим голосом спросила Анеко.
- От палки, – Рукия сказала это так просто, словно речь шла о содранной коленке. – Мы тогда только-только встретились, лето было, пить хотелось до одури, вот и стащили воду. А торгаш этот погнался за нами. Ну мы и разбежались в разные стороны, чтобы сбить его. Только он Ренджи догнал и бить стал. Палкой. По спине. Вы не думайте, мы его отбили! Набрали камней, залезли на крыши и стали кидаться с разных сторон. Пока торгаш отмахивался, Рен убежал. Ну и мы разбежались. А следы на спине остались. Ренджи стеснялся очень, говорил, что это позорище. И сделал татуировки, чтобы под ними шрамы не были видны.
Анеко немного потерянно посмотрела на мужа. Тот молчал, катая по скулам желваки. Сжимал кулаки. Девушка положила на плечо молодому капитану руку – под ее пальцами мышцы окаменели от сдерживаемой ярости.
- После метаморфоз, – прозвучал совсем рядом голос Уноханы, и не заметившие ее Кучики дружно повернули головы, – произошедших с Рен-тяном, шрамов не осталось. А вот татуировки на месте. Мне не очень понятна суть этого явления, но, я думаю, на некоторые вещи можно не обращать внимания. Правда ведь?
Бьякуя сидел за столом в своем кабинете и тихо шипел сквозь зубы. Унять раздражение не получалось: не помогали ни напоминания, что он капитан и глава клана, ни вспоминающиеся наставления дедушки о необходимости держать лицо, являя собой пример величия и спокойной гордости… Какая, к меносам, гордость, какое там велилчие?! После ночной сакуры Готей вернулся в штатный режим, и из Академии прислали выпускников. В прошлом году молодой капитан как-то пропустил этот момент – уж слишком много тогда на него навалилось. А вот теперь придирчиво изучал личные дела. И шипел.
Можно было подумать, что проведенные в Академии годы – пустая формальность. Молодняк был не то, чтобы бестолковый… а вообще никуда не годился! Три юнца из младших аристократических фамилий, четверо руконгайцев, одно чучело неблагородного, но сейретейского происхождения. Все бурные, как горный поток, и такие же неуправляемые. Дворянчики задирают носы и презрительно кривят губы, свято уверенные, что могут выпендриваться по праву рождения. Руконгайцы выпячивают свою неустрашимость и готовность хоть сейчас покрошить в капусту любого, будь то пустой, менос или вообще неизвестная форма не-жизни. И погибнуть в первые же секунды. Чучело скромно молчит и блаженно лыбится, из-за чего возникают разумные сомнения в его умственном развитии. Кидо у всех сырое, зандзюцу примерно на уровне Анеко… М-да. Госпожа старшая супруга, по крайней мере, не скрывает, что боец из нее никудышний, и на смертоубийственные подвиги не рвется. Сидит себе в своей 3Q-лаборатории, клепает натуральную косметику, собачится с Маюри из-за процентов и не отсвечивает.
Утром, придя на службу, Бьякуя первым делом провел смотр новичков. Для тестирования выделил десятого офицера. Лейтенанта у него все еще не было, да и ставить третьего офицера против желторотых сопляков – многовато им чести. Ну десятый и провел… кхм… разведку боем. Понаблюдав за избиением младенцев, Бьякуя коротко дернул бровью и ушел к себе – переводить аристократических детишек в рядовые. Вони, конечно, будет до небес, но не все адьюкасу жрачка!
После обеда, утрамбовав приказ капитана в свои многомудрые головы, благородные господа выпускники явились качать права. Правда, под внимательным ледяным взглядом Кучики-тайчо быстро стушевались и короткую речь выслушали молча и с должным почтением. Бьякуя ограничился тем, что безразлично бросил: «Благородное происхождение не делает вас шинигами, звание офицера еще надо заслужить», а на открытый было одним из пацанов рот выразительно выгнул бровь. Бунт был подавлен в зародыше.
Правда, еще через полтора часа старшим офицерам пришлось разнимать драку: руконгайские рядовые, воспринявшие понижение знатных однокашников как знак к действию, распустили языки. Благородные молокососы не нашли способа заткнуть язвительных простолюдинов и полезли выяснять отношения на кулаках. В результате на суд капитана предстали семь мятых, битых и злобно зыркающих друг на друга засранцев. Бьякуя внимательно и долго вглядывался в каждого из них, дождался, пока все забудут как дышать и вострепещут, и вкатил каждому четыре наряда вне очереди. Третий офицер с трудом подавил злорадную ухмылку и в красках расписал детишкам, что некоторым сейчас придется засучить рукава и испачкать вельможные ручки в грязной воде, отдраивая родные казармы. На возмущенное сопение и зубовный скрежет Кучики-тайчо позволил себе заметить, что труд превратил обезьяну в человека.
День близился к завершению, когда под открытым окном капитанского кабинета послышалось шуршание метлы и недовольный бубнеж:
- …сам такой! Можно подумать, он свой пост не за красивые глаза получил!
- Ну ты и деби-и-ил! – ответили недовольному (судя по голосу, одному из знатных юнцов). – Конечно, не за глаза! За благородное происхождение! Всем вам, дворянчикам, везет незаслуженно…
- Сам дебил! Чтоб тебе всю жизнь так везло.
- Оба вы дебилы, – раздался третий голос, принадлежащий восьмому офицеру. – В Готей не берут ни за глаза, ни за происхождение. Если б так было, вам, руконгайцам, тут бы места не нашлось. А ты, весь из себя благородный, хоть бы учил историю Кланов, ее в Академии преподают. Наш капитан уж скоро полвека, как на службе. Он Академию экстерном закончил, с отличием. Потом был младшим офицером, и не только в шестом отряде. Потом при деде своем лейтенантом, а это, доложу я вам, не пиалку чая выпить. Старый капитан так гонял, что его требованиям соответствовать немногие могли.