И вот теперь князь листал клановую летопись: надо было уточнить хронологию некоторых событий для предстоящей речи на семейном торжестве. Однако скупые строчки, записанные летописцами, не могли в полной мере отразить все, что происходило в буйной молодости. Перед мысленным взором дайме вставали картины давно минувших событий…
Вот рождение сына, наследника клана, будущего двадцать девятого главы Великого Дома, Кучики Нобору. Короткая строчка на пожелтевшей бумаге. И, конечно, ни слова о том, что Унохана силой вытолкала тогда юного князя из покоев орущей дурным голосом супруги, попутно наподдав ему коленом по заднице. И ни слова о том, что в перерывах между схватками Анеко жутко ругалась на мужа и, определив по реацу его местонахождение (на энгаве, прямо под седзи), прицельно метнула в него старинную статуэтку, пробив плотную бумагу и задев господина супруга. Сидевший поблизости дедушка криво усмехнулся и насмешливо посоветовал убираться подальше, на что молодой папочка объяснил, где именно и в каких ракурсах видел советы старших. Выглядывавшие из-за ближайших кустов Рока и Ренджи вытаращили глаза и озадаченно переглянулись.
Разумеется, ни строчки не было и о первых минутах, когда стихли крики и стоны, и над поместьем раздалось несмелое младенческое мяуканье. Бьякуя ворвался в комнату жены, едва не снеся рамы седзи, и застыл на пороге. Уставшая, лохматая, покрытая испариной, Анеко с трудом подняла ресницы и улыбнулась мужу дрожащей улыбкой. Он медленно, очень медленно подошел, сел рядом и с некоторым страхом заглянул ей в глаза.
- Ты… как? – спросил девушку слегка охрипшим голосом. И осторожно взял за руку.
Анеко слабо сжала его пальцы, качнула головой.
- Жить буду, – попыталась отшутиться. Бьякуя еще только начал придумывать ответ на эту выходку, когда Унохана внесла в комнату самое большое сокровище семьи Кучики.
- А вот и наследник, – радостно проговорила она, протягивая дайме ворох шелковых пеленок, в недрах которого скрывалось счастье. У Бьякуи задрожали руки, когда капитан четвертого отряда протянула ему ребенка.
- Уронит, – фыркнула госпожа старшая жена, и молодой отец рассмеялся, отбрасывая все свои опасения. Это была его Анеко, а значит, все в полном порядке!
Он крайне бережно взял на руки новорожденного наследника и с плохо скрываемым любопытством и, чего греха таить, страхом заглянул в сверток. Будущее Великого Дома было страшненьким, сморщенным и каким-то очень маленьким. Крошечный носик, тоненькие губки, нахмуренный лобик с едва заметными бровками, зажмуренные глазки… Живое существо, совсем недавно бывшее единым целым с Анеко, вдруг скукожилось, разинуло рот и завопило. Только многолетняя боевая выучка не дала Бьякуе в панике выронить младенца. Он растерянно посмотрел на умиленно улыбающуюся Унохану и снова обратил все свое внимание на сына.
- Объем легких наследственный, – постановил счастливый отец. Не менее счастливая мать усмехнулась, немного склонила голову и шкодливо заулыбалась.
- Поздравляю, господин муж, – сообщила она. – Вас пометили.
- Фи, госпожа старшая жена, – отозвался молодой человек, чувствуя, как намокает ладонь.
- Мр-р-р, – голова крупной белой кошки высунулась из-за плеча дайме и наморщила нос, встопорщив усы. – Как назовете?
- Тора? – Бьякуя неуверенно повернул голову и почти ткнулся носом в густую шерсть.
- Не могла же я пропустить такой момент! – тихо прорычала тигрица. – Они всегда такие мелкие?
…И уж конечно, летописцы никак не отобразили процесс выдворения из спальни роженицы «нестерильных млекопитающих, пусть даже они и занпакто». И ни словом не обмолвились о том, что вечером образец аристократической гордости и благородного величия Кучики Гинрей напился вдрызг в руконгайском кабаке, а по дороге домой извалялся в грязи и вывихнул лодыжку…
О поступлении в Академию Ренджи тоже не было ни слова. Юный Абараи не был Кучики, и крючкотворы не сочли такую мелочь достойной упоминания. Но семья будущего шинигами отмечала это событие широко, с размахом, и счастливый, гордый, смущенный – невероятно довольный – Рен-тян сливался цветом с собственным хвостом, принимая поздравления. Мальчишка поступил сам, без всякой протекции, и в мыслях не допуская возможности обратиться за помощью к рокубантай-тайчо, за что тот его очень уважал. Старый ворчун Кучики Гинрей, немало усилий приложивший к подготовке подростка к вступительным испытаниям, молча подкручивал усы и гордо приосанивался, когда речь заходила о зачислении воспитанника дайме в «сильную» группу. Если бы кто-нибудь сейчас напомнил отставному капитану, как он возражал против Ренджи, как не хотел его видеть, как опасался неприятностей из-за руконгайского мальчишки – получил бы в глаз, как пить дать. Наверное, в силу обуявших старика эмоций, он потащился продолжать праздновать в двенадцатый отряд, где подвыпивший Куроцучи в очередной раз изобрел некий эликсир тройной перегонки, а закончил отмечать знаменательное событие в идзакая на окраине Сейретея в компании почему-то Зараки-тайчо, и тот, провожая бывшего коллегу домой, уронил дедушку светлого князя в овраг, где Кучики-старший опять вывихнул лодыжку. Даже если бы кому-то из хронистов клана взбрело в голову зафиксировать этот факт, запись была бы удалена. Дабы не порочить честь Великого Дома и доброе имя одного отдельно взятого его представителя, пустившегося во все тяжкие.
Чтобы избежать дальнейшего членовредительства, через несколько лет поступление в Академию Рукии отпраздновали тихо и скромно, в узком семейном кругу, и без намека на алкоголь. К слову, в клановой летописи зачисление девочки в ряды студентов все же появилось, ибо секретариат Академии, никого не спросясь, записал Рукию под фамилией Кучики. Исправлять эту неточность не стали: слишком много усилий пришлось бы приложить из-за такой ерунды, как неправильно записанное имя, и выпустилась сестра Хисаны уже как Кучики Рукия. Совет клана, получив соответствующие документы, недоуменно почесал затылки и, махнув рукой, принял решение, что родство младшей сестры младшей жены князя и самого дайме Великого Дома вполне допускает внести одну из лучших учениц Академии в список благородных шинигами.
Бьякуя хорошо помнил жаркие споры главного хрониста клана с госпожой старшей княгиней, поводом к которым стал вопрос: следует ли записывать в летопись Кучики поступление в Академию Торами Роки, ведь брат княгини формально к семье светлого дайме не относится. В тот день Бьякуя вспомнил первое выступление Анеко перед Советом, и провернул тот же трюк, с некотороми коррективами, разумеется. Звук покидающей ножны катаны заставил тишину в помещении сгуститься и стать практически осязаемой. На короткое «Вписывайте» ему возразить не посмели, и молодой князь едва заметно приподнял уголки губ. Лишь подумал, что аргумент «я так хочу, я так приказываю» можно приберечь для более существенных вопросов.
Зато много места в семейных хрониках отводилось благотворительной деятельности младшей княгини. Пошушукавшись между собой и посовещавшись с двоюродной тетушкой по материнской линии – шумной, толстой и напористой Манами-сан, – обожаемые жены затеяли грандиозный проект по созданию приютов для руконгайских беспризорников. Из желания уберечь детей от голода и опасностей в результате выросла целая система, позволяющая не только учесть детвору, оставшуюся без присмотра, но и организовать сеть самостоятельных хозяйств, где детей учили грамоте, давали возможность освоить хорошую профессию, а наделенных реацу готовили к поступлению в Академию. Долгое время Бьякуя, как и большинство его коллег, не понимал, что именно в использовании детского труда на полях вызывает у Анеко такое острое неприятие, но спорить с ней было себе дороже. Поэтому «благотворительные визиты», которые Хисана регулярно наносила представителям сейретейской аристократии, пришлось разрешить. Между собой девушки решили, что старшая будет заниматься своими прямыми обязанностями на службе, заодно пополняя семейный бюджет выручкой от совместных с Маюри предприятий, а младшая станет лицом благотворительной кампании. На парочке выездов господин муж побывал вместе с женой. И понял, почему когда-то Анеко назвала Хисану секретным оружием. Когда миловидная, скромная, бесконечно очаровательная миниатюрная девушка тихим нежным голосом расписывала тяготы и лишения несчастных детишек, Бьякуе самому хотелось бросить все и мчаться вытряхивать карманы. А потом Хисана поднимала свои невозможные глазищи и смотрела на собеседников кротко, немножко грустно и с едва уловимой укоризной. В помощи не отказал никто, включая самого Командора. Ямамото даже переплюнул остальных, ибо с его неосторожной подачи Готею пришлось взять над приютами шефство. Придя в себя через несколько дней и осознав масштаб авантюры, в которую вляпался, Генрюсай пригласил в гости своего старого товарища, бывшего капитана шестого отряда, и смущенно попросил проследить, чтобы младшая невестка никогда больше не приходила к нему чего-нибудь просить. «А то отдам ей Рюджинджакку и не замечу», – жаловался он, дергая себя за бороду. Гинрей обещал поспособствовать. Впрочем, о сепаратных переговорах старшего поколения в летописях тоже забыли упомянуть.