Там держат на запоре дверьЧетыре добродетели(Беру – а хочешь, так поверь, –Евангелье в свидетели).
А добродетели ПетраЗовутся кардинальными.А учредители добраЗовутся кардиналами.
А кардиналами ониПосредством шуромурииСебя же сами нареклиПри папской синекурии.
Избранье папы, знаю я,Есть кардиналов дело.Но… умолкаю я, друзья,Превысивши пределы
Того, что дозволяют намМирские полномочья…Все, что уже сказал я вам,Будь сказано не к ночи…
Пусть праведная жизнь течетВ Честь и во Славу бога.Кто много трудится, – почет.Позор – тем, кто немного…
Сверчок-сверчок! Знай свой шесток,Как в церкви прихожане!За уголок. В кусток. Молчок.Беды во избежанье
Откуда ни возьмись, дуракПред государем – ниц.Нескладен, тощ. Безумный зрак —Углем из-под ресниц:
«Храни Господь тебя! Будь милИ щедр на подаянья,Чтобы народ тебя любилЗа добрые деянья!
Ты с богом дружбы не теряйИ не якшайся с чертом,За что, как говорится, в райС почетом да с эскортом».
Но вдруг возник сам Шестикрыл.Он, с ликом утонченным,Латинской речью говорил,Доступной лишь ученым.
В латыни слабоват, и все жЯ на язык естественныйПереложу тот элоквёж,Зарайский и торжественный…
«Будь с подчиненными хорош,Как бог наш: justus, pius.Что проку в том, что толстокож,Хотя и справедливус?!
Про Милосердье не забудь, –Иначе в рай не пустюс.Сначала esto pius – будь!И только после – justus».
В ответ презренный Голиард,Словесная каналья,Призвал свой маломощный дарИ проорал, скандаля:
«Покуда властвует король,Всяк жест ему дозволен.От всех советов наш корольДа будет впредь уволен!»
Тут вся община, осерча,За короля вступилась.Она ярилась, топоча,И, гогоча, глумилась…
Но что это? – Скорей всмотрись! –Достиг моих ушейПочти что конский топот крыс,Писк полевых мышей.
Сомкнул глаза и слух замкнул.Но тщетно! Понял я:Кричать нет смысла «Караул!»И улизнуть нельзя.
Вот здесь я вынужден прерватьПовествованье днесь,Поскольку крыс не сосчитатьДа и мышей не счесть.
Свободу дав своим ушам,Я очень ясно слышал,Что крысы говорят мышам,Что отвечают мыши…
«Мы жаловались. Хватит с насСтенаний понапрасных.От жалоб этих вражий глазГорит еще опасней.
Безжалостен, коварен, гордНаш супостат мохнатый.О, кот! Жестокосердный лорд!О, крысоед проклятый».
Но тут усатый старый крыс,От хитрости бледнея,Упитан, хмур и белобрыс,Сказал-таки идею:
«В столице, помнится, гулялПо липовой аллее.Гуляя, лорда повстречалС цепочкою на шее.
И если на цепочку туПовесить колокольчик,То слышен будет за верстуТот самый колокольчик.
Когда б ту цепку на котаНапялить ухитриться,Такая вышла б лепота,Что было б чем гордиться!
Кто шел бы, а звонок бренчал,А колокольчик тенькал.И малой мышки б не поймалНи за какие деньги
Злодей. Клянусь Христом, смоглиМы б загодя услышатьЕго бесшумные шаги,Хотя бы и на крыше…
Услышав звон, хитры, умны, –С разбойной прочь дороги.По норам разбежимся мыТак, что подай бог ноги».
Так кончил крыс. И в миг исторгАплодисментов бряк,Приведши в бешеный восторгКрысиный молодняк.
Идея по душе пришлась.Теперь за малым дело:Ошейник сделать; изловчась,К врагу подкрасться смело;
Подкравшись, взять да и надетьОшейник на кота…Но ведь от страха умеретьПо манию хвоста
Вполне возможно. О зубахУже не говоря,Но нет героев среди крыс,Короче говоря…
«А может быть, убъём его,Проклятого врага?Или живьём возьмём его,Раз шкура дорога?»
Но, выбежав из-за куста,Сказала мышка тут:«Что толку убивать кота?Другого ведь пришлют!»
Замечу в скобках: старый котНадежней, чем котёнок,Страну который поведётВ потёмки из потёмок.
И наша темнота темна.К посконной, домотканойПривыкли мы. И не нужнаВзамен от века данной
Парижская чужая ночь.Чем хуже наша ночка?Ах, мысли дьявольские, прочь!Изыдите! И точка…