— Не огорчайтесь, племянник, — рассмеялся граф, — мы это дело уладим! Идите домой да собирайтесь в поход, а я сейчас же потолкую с нашим королем.
Только перед королевским дворцом сдержал граф скакуна. Взбежал он по мраморной лестнице — да так быстро, что слетели с его сапог латы-поножи.
— А вот и граф! — воскликнул император. — Идите сюда, садитесь рядом со мной!
— Нет, государь, — ответил Гильом. — Некогда мне рассиживать. Мне только сказать вам кое-что надо.
— Я готов вас выслушать, — сказал Людовик.
— Готовы вы или нет, — ответил дерзкий граф, — а выслушаете все, что я вам скажу. Я никогда не был льстецом — ни вам в угоду, ни кому другому. Служил я вам верой и правдой, не обижал вдов и сирот, воевал для вас языческие земли — и скольких отважных юношей лишилась в этих походах наша милая Франция! Не на вас, а на мне этот грех, с меня, а не с вас взыщет Господь за своих убитых сыновей! Вы же раздали баронам города и земли, а мне и моим славным родичам не пожаловали и ломаного денария. Не столько нужны мне ваши дары, государь, сколько честь, заслуженная по праву!
— Не гневитесь, граф, — усмехнулся король, — погодите. Один из моих пэров вот-вот отдаст Богу душу — он уже совсем стар, и лета не пройдет, как вы получите его удел.
— Клянусь святым крестом, — вскричал разъяренный Гильом, — но я никогда не зарился на чужое добро и никогда не желал втайне смерти кому бы то ни было! Обидно мне, король, слышать от вас такие слова.
— Чего ж тут обидного? — удивился Людовик. — Вы такой же мой слуга, как другие. Придет ваш черед, и получите вы все, что заслужили!
— Людовик, — промолвил Гильом, — не я ли бросился вам на выручку, когда Ришар Руанский хотел лишить вас не только престола, но и жизни? Не я ли победил эмира Корсольта, с которым не мог совладать никто из христиан и нехристей? Не я ли в том страшном бою лишился кончика носа и теперь известен не только своей силой, но и своим увечьем? Не я ли дважды завоевывал для вас святой город Рим и расправился со зловещим королем Гвидо? Не я ли пришел вам на помощь, когда вы бежали по лагерю, спасаясь от сарацинского отряда, и в страхе взывали ко мне и к моему племяннику Бертрану? Не я ли поседел у вас на службе, король, но не получил за нее ни гроша? Столько лошадей я загнал ради вас, столько матерей принудил плакать по убитым храбрецам! У кого из смертных отыщется щит, в который вонзилось бы столько вражеских стрел, как в мой? И теперь мы должны вымаливать свой хлеб и вновь искать вашей дружбы? Нет, король! Стыд мне и срам, если я здесь останусь!
Однако Людовику совсем не хотелось ссориться со своим славным вассалом.
— Сеньор Гильом, — сказал он примирительно, — зря вы таите на нас зло!
— Я не таю зла, — гордо ответил барон, — я прямо говорю о своей обиде. Это вы злы, Людовик, а у дурного государя и вассал не добр.
— Хорошо, граф, — воскликнул король. — Вы и вправду честно служили мне с давних пор, и я нашел, чем вас умилостивить. Примите владения покойного графа Фукона и три тысячи его бойцов!
— Благодарю, король, но не по нраву мне такой подарок. Оставил граф двух сыновей — им и владеть отцовской землей и храбрым войском!
— Тогда, — предложил король, — возьмите землю бургундского барона Обри.
— И этот подарок не по мне, государь: у графа остался малолетний сын Робер. Ныне он еще младенец, но, даст Бог, окрепнет душой и телом и вступит во владение отчим наследством.
— Ну, если вы не хотите обижать сирот, граф, тогда вспомните про вдову маркграфа Беранже: вступите с ней в законный брак и получите все — и землю, и бойцов, и быстрых коней, и жену-красавицу! Вам это не будет стоить ни гроша, Гильом!
— Вот как! — вскричал граф. — Вот что вы предлагаете мне, король.
Обернувшись к королевской свите, он громко и запальчиво произнес:
— Рыцари, смотрите, как король наш чтит того, кто честно исполнил пред ним свой долг! А ведь я сам, собственными глазами, видел, как Беранже спас нашего императора, как налетел он на врагов, окруживших в бою Людовика, как он выхватил свой клинок и пораскидал проклятых мавров, как он отдал государю своего коня, как пустился король наутек, а славного Беранже враги взяли в кольцо. Да, я видел, как умирал герой, но не мог его спасти. Остался у Беранже сын, нареченный в память об отце, — ему должны перейти по праву и наследство героя, и слава его имени. Безумец или изменник тот, кто чинит вред малым детям. И я добавлю перед всеми: если сыщется во Франции барон, который посягнет на права младенца, он будет иметь дело с моим Дюрандалем!