– Добрый вечер, Герман Игнатьевич. Вы сегодня рано, – молодой парень, которого он нанял следить за домом, принял у него пиджак. – Может, вам кофе сделать?
Еще год назад он заприметил того на экзаменах в театральное училище их города, где тот с треском провалился. В этом году парень приехал поступать снова – и снова его ждала неудача.
– Нет, Антон… Хотя. Да. Сделай кофе.
Парень убежал делать кофе, а Герман поднялся себе в кабинет.
Парень показался ему находкой, честный, принципиальный, да еще и талантливый. Чем приемная комиссия смотрела – непонятно. Но возвращаться в свою родную деревню во второй раз Антон не хотел, а потому с радостью согласился на предложение подработать, а заодно получить протекцию при поступлении в следующем году, если в этом будет хорошо следить за домом.
Нагицкий не успел расположиться в кресле, как в дверь коротко стукнули.
– Герман Игнатьевич….
– Что, уже сделал?
– Нет, там к вам пришли… девушка.
Это мог быть кто угодно, но сердце невольно пропустило удар. Ирина? Возможно ли, что она сама решила прийти к нему? Быть может, хочет поставить какие-то свои условия?
Но какие могут быть условия, когда инстинкты вопят благим матом, и хочется только одного – схватить ее в охапку и никогда больше не отпускать, никому не отдавать?
И ведь он чувствовал, знал! Его неспроста к ней тянуло как ни к кому другому прежде. И вкус у нее не такой, как у всех. Легкий, освежающий, наполняющий энергией. Как летний луг, как журчание реки, как вся мощь дикой природы….
– Что же ты стоишь, веди ее! – резче, чем следовало, поторопил он парня.
Антон кивнул, тут же скрываясь за дверью.
Вдох. Выдох.
Когда через минуту дверь открылась снова, напряжение в комнате стало таким осязаемым, что его можно было черпать ложкой.
– Герман Игнатьевич… – тонкий девичий голос прорезал тишину.
Пожалуй, такого разочарования он не испытывал с детских времен, с тех пор, когда написал первое в своей жизни стихотворение.
Идеально выверенные слог и рифма, подтекст, смысл. Он убил на эти двенадцать строчек около месяца в перерывах между учебными занятиями, показал отцу, но тот разорвал в клочья, сказав, что эта вирша не стоит и бумаги, на которой написана.
Вот и сейчас было чувство, словно его разом макнули в грязь, опустив с небес на землю.
– Я разве разрешал приходить к себе домой? – скривился Герман, откидываясь на спинку кресла.
– Герман Игнатьевич, – заискивающе начала девушка. – Вы обещали перезвонить мне еще вчера… я так ждала.
Она несмело прошла вперед, прикрывая за собой дверь и бросая на пол дамскую сумочку. Осанка, походка, нарочно расстёгнутые две верхние пуговицы на рубашке. Волосы забраны в высокий хвост, что только подчёркивает ее худобу и изящность.
Она уже четыре года работала в театре оперы и балета. Но раньше он ее и не замечал вовсе. Лишь пару недель назад, когда Нагицкий был раздавлен очередным отказом Ирины, эта женщина сама пришла к нему и предложила себя. Правильно ли он поступил, утешившись в ее объятиях и напитавшись ее талантом? Вкус был не так плох, но после Ирины все казалось фальшивым, ненастоящим.
Вот и сейчас сцена была ужасно наиграна. Она изящно опустилась перед ним на колени, просительно заглядывая в глаза.
– Я… соскучилась, – робко улыбнулась она, призывно облизав губы.
– Светлана, тебе не в балет надо было идти, а в театр. Такой талант пропадает.
Мужчина втянул носом воздух, во рту разлился терпкий приторный вкус ее таланта. Вяжущий, как у хурмы.
– Я не совсем понимаю… – протянула она, осторожно касаясь его ноги кончиками пальцев.
Нагиций предупреждающе покачал головой.
– Встань, возьми сумку и возвращайся домой, – сухо произнес он.
– Вы… – голос девицы дрогнул, на глаза навернулись слезы, – не хотите меня больше видеть?
Во рту снова стало сладко, а настроение почти незаметно, но улучшилось. Вот только от этой сладости сводило зубы. Все-таки какой талант пропадает! И что она в балете делает?
– Я… была недостаточно хороша? – голос девицы упал до приглушенного шепота. – Герман Игнатьевич, только скажите, что мне сделать, и я все сделаю, только не прогоняйте меня…
Она снова попыталась погладить его, но Нагицкий ловко перехватил ее руку.
– Ты была вполне хороша, моя дорогая. Но обстоятельства изменились. Больше я в тебе не нуждаюсь. Ты свободна. Будешь выходить, скажи парню в коридоре, чтобы притащил наконец кофе.