Бин, предчувствуя серьёзный разговор, растёр для ясности взора глаза и ясности мыслей виски. Потом ему в просветлённую голову пришла мысль умыться. Только воды в рукомойнике не оказалось.
Гро, несмотря на преклонные годы, был ещё дядька крепкий. О возрасте говорили только волосы, точнее полное их отсутствие на голове, если не считать седых, свисающих до ключиц усов. Такие усы были бы в пору и самому магистру. Один глаз ветерана был выбит, на правой руке не хватало трёх пальцев, а перерубленные жилы на левой ноге мешали ей, как следует сгибаться. Из-за чего походка у старого солдата была несколько скачущей. Множество шрамов на лице делали не заметными морщины.
Бин его немного побаивался, ещё бы — не мало затрещин доставалось мальцу от воспитателя за нерадение в воинской науке, которая, кстати, вчера молодому рыцарю ой как пригодилась.
— Пытался я тебя добудиться утром, горазд ты спать, сынок, — старик обшарил комнату взглядом, будто ещё кого-то, опасаясь обнаружить.
— Утром? — удивился Бин.
— Понятно утром, скоро десять часов пробьёт.
И словно в ответ на эти слова каминные часы пробили десять раз. Правда, это ещё ничего не значило. Заводить регулярно их забывали, а, спохватившись, переводили стрелки, сверяясь с солнышком. Так что могло быть и больше и меньше. Но ведь и ровно десять тоже могло быть.
— А ты когда проснулся? — решил пока избегать вопросов о чёрных будущий граф.
— С петухами и проснулся. Лошади орут, коровы ревут, гуси с курами такой гвалт подняли, что мёртвого разбудят. Первый раз такое вижу.
— С петухами? — вот уж этого точно не могло быть, в это время Бин ещё мародёрством занимался. — Там лошадей не добавилось? — решил, наконец, начать тяжёлый разговор юноша.
— Лошадей — нет. А вот пять драконов чёрных в конюшне стоит. Всю изгородь сгрызли. Кобылку вашу один из них до смерти заездил. Ох, и зверюга! Жеребёнок отменный будет. Только вот чем кормить такой табун станем. Зима на носу. Сена и на три недели не хватит.
— Купим.
— Видал я кошельки. Сто сорок монет, и доспехи хоть куда. Только вот понять не могу, — почему я боя не услышал. И зачем у каждого в груди по колу торчит.
— Это колдуны. Они вас всех кроме меня усыпили. И не мог ты с петухами проснуться. В десять я только последнего прикончил…, после допроса, — Бин поморщился, вспоминая свою глупость. Зачем руки развязал? Мог ведь и жизни лишиться.
Тут ему желудок и напомнил — зачем. Как засосал. Юноша даже скрючился. Позеленел весь.
— Принеси чего пожевать, да выпить, а то я умираю. Потом всё по порядку расскажу.
— Боюсь, не просто это будет. Все с утра точно с ума сошли, и люди и животные. На еду бросаются, будто не ели года три.
— И что, всё съели? — скрипнул челюстями Бин.
— Пойду пошукаю, у стряпухи в закромах, может, где чёрствая корочка на твоё счастье и завалялась, — скривился одноглазый старик.
Подмигнул, наверное.
На самом деле, скудная получилась трапеза. Гро притащил ломоть зачерствевшего хлеба и пару луковиц, сорванных тут же, у кухарки на грядке. Бин хотел поморщиться, увидав такие деликатесы, только желудок ему не позволил, как напомнил о себе спазмой голода. Бин схватил луковицу, и даже не почистив, в рот целиком запихал. Слёзы брызнули из глаз, сопли брызнули из носа… и дым повалил из ушей. Хорошо!
Гро нетерпеливо прохаживался у юноши перед самым носом, пытаясь, совершенно впрочем, безрезультатно, привлечь к себе внимание. Бину было не до разговоров. Рот занят. Но, всему бывает предел, даже сухари вскоре кончились.
— Может, всё-таки расскажешь, — не выдержал старый вояка.
— Угу, — их сиятельство выплюнул на грязный пол остатки луковой шелухи.
— Если можно, то с начала.
— Как скажешь, — Бин выковырял пальцем из сломанного о баранью кость зуба последнюю шелуху и щелчком послал её в портрет жены. Попал. Прямо в нос. Удачно! Пусть нюхает.
— Кто они? — Гро скрипнул зубами.
Это был зловещий признак. Бин решил судьбу не искушать и, перепрыгивая с пятого на десятое, коротенько обрисовал картину ночного боя.
— Вот так-так, значит, они приехали за тыщи вёрст старенькую, заваленную шахту покупать, а ты их ни с того ни с сего всех перестрелял, да потом ещё над трупами поиздевался.