Опять забрали Виктора, который орал , что он ничего не знает и зачем ему « гадить дома и вообще он не при делах».
Мы со Светкой стали смотреть дневник и обнаружили , что за два дня до убийства , его вообще не было видно. Спросили об этом Таню , она подтвердила , что дома его не было.
На какое то время все эти происшествия забылись. Быстро проскочило лето и наступил долгожданный сентябрь, когда все мы отправились в школу , мы с девочками в 1 класс, а Алим в четвертый. Он уже учился в мужской школе , которая находилась за Горбатым мостом. В том году, в связи с объединением женских и мужских школ , учиться мальчики и девочки стали вместе , поэтому он был переведен в нашу школу, которая была за забором нашего дома. Моя форма отличалась от купленной в магазине штапельного коричневого платья и невзрачного белого фартука. Мама сшила мне красивое шерстяное платье и белый фартук с воланами . Волосы заплели в тугие косы с белыми бантами. Со школьной формой было очень строго . Белый фартук и белые банты разрешались только по праздникам, о чем извещалось в школе , в остальное время черный фартук и черные или коричневые ленты в волосах. На физкультуре разрешался белый верх и черный или синий низ. Для девочек вплоть до четвертого класса короткие сатиновые шаровары до колен, с пятого класса длинные шаровары . Шаровары – это такие сатиновые штаны , у которых штанина на конце собрана на резинку. Мальчикам до пятого класса разрешали приходить на урок физкультуры в сатиновых черных или синих трусах до колен или чуть ниже , а потом в шароварах до щиколотки.
Читать, а потом и писать печатными буквами , я выучилась сама еще до школы. Так, увидев вывески на магазинах или крупные
буквы в газете «Правда» , которую в обязательном порядке выписывал мой отец и которую каждый день приносил нам почтальон , спрашивала у взрослых как называется буква.
Никто мной не занимался , тем более , что общая тенденция тогда состояла в том , что самим ребенка учить нельзя, в школе научат правильно читать и писать. Уж как можно научиться неправильно читать или писать , объяснению не подлежало. Помню , лет в пять , в метро , я стала называть буквы , которые видела в словах , написанных на дверях вагонов. Дошла до мягкого знака и задумалась . Мама спрашивает :
-– А эту букву ты не знаешь?
-– Знаю , просто немного забыла ,– и подумав ответила ,
-– это мягкий знак ,
--Правильно , а еще какой знак есть ? , продолжила мама.
И с уверенностью , громко на весь вагон я заявила:
-– А еще есть крррепкий знак !!!
Весь вагон лежал от смеха.
За мою бойкость, любознательность и любовь к чтению в школе мне иногда влетало. Так, в первом классе учительница
поставила мне большую единицу за чтение , потому, что я прочла урок не по слогам , а нормально , залпом.
Рыдая дома от несправедливости, я еще и обозвала ее дурой , за что потом просила прощения у всего класса. Дисциплина в школе была очень строгой . На переменах мы должны были парами выйти из класса и ходить по кругу во время отдыха. Уйти можно было только в туалет и то дежурные учителя постоянно туда заглядывали и выгоняли , если вдруг кто там задержался. Никаких кабинок или дверей в туалетах не было . Старые унитазы (толчки) стояли без перегородок в линейку.
Мальчишеский туалет на переменах проверял завхоз или учитель труда, других мужчин в школе тогда не водилось. Школа приучала нас к дисциплине , труду , уважению старших и многому другому, что в прочем отражалось в кодексе строителя коммунизма , который практически списан с библейских заветов , но которые начисто отвергались. Атеизм был основой , уставом советской жизни. Любая религия высмеивалась и даже наказывалась. Начиная с пионерских и комсомольских времен своего детства и юности , я яростно боролась со своей матерью и ее верой в Бога . До школы она каждое воскресенье водила меня в Храм Петра и Павла на Красноказарменной улице. Но ни я, ни отец не поощряли ее посещения церкви. Я помню, что соседи тоже не так открыто праздновали религиозные праздники, как раньше. С каждым годом это становилось все более невежественным и неприличным . На Пасху кулич и яйца прятали в сумки, чтобы их, не дай Бог, было видно, а потом украдкой шли в церковь их святить.