Прищуриваясь, я качаю головой.
— О чем ты говоришь?
Ройал выбегает из дверей с бутылкой вина под мышкой.
— Какого черта ты здесь делаешь, Пандора? — говорит он резко.
Она еще раз затягивается и делает пару шагов к нему, выдыхая дым ему в лицо.
— Разве ты не знаешь? — она ухмыляется. — Что мне не разрешается находиться в Глиддене, или ты думаешь, что твой чертов член слишком хорош для меня? Теперь бегаешь с этой богатой сукой, поэтому не можешь увидеться со мной?
— Ройал, о чем она говорит? — я приближаюсь к нему.
— Это дочь моего босса. Пандора, — он стискивает зубы, когда произносит ее имя, и следит за каждым ее движением. — Мы иногда... тусовались. В свободное время.
— О, — говорю я. — О.
Вот где я ее видела. В автомастерской на прошлой неделе.
Она не похожа на ту женщину, которую я представляла себе рядом с Ройалом в те годы. На самом деле, она полная противоположность тому, что я себе представляла.
Хотя я не буду судить его. Округ Рикстон небольшой. Все умные, красивые и амбициозные девочки всегда переезжают на Манхэттен.
Ройал берет меня за локоть и кивает в сторону машины.
— Поехали, — говорит он.
Пандора морщит нос, бросает сигарету и достает из сапога бумагу и табак своими пальцами с облупившимся лаком.
— Ты знаешь? — Пандора смотрит прямо на меня.
— Что знаю? — спрашиваю я.
Ройал уводит меня от нее. Но она следует за нами.
— Ты знаешь, что он насильник? — кричит Пандора нам вслед. Мужчина, направляющийся внутрь заправки, останавливается, оглядывается, а затем продолжает идти. Женщина, заправляющая машину, делает шаг в сторону своего седана. — Это правда. Твой маленький рыцарь в сияющих доспехах — гребаный извращенец.
В ушах звенит, и я не могу заставить себя посмотреть на Ройала.
Насильник?
Его руки исследовали каждый сантиметр моего тела. Я чувствовала его член внутри. Его рот, пальцы, язык…
Мой желудок скручивает в узел, и я чувствую, как его содержимое спешит наружу.
Не говоря уже о том, что быть связанной с насильником — это самоубийство в карьере, когда ты учитель начальных классов. Никто, и я имею в виду — никто — не захочет, чтобы учитель их ребенка трахался с насильником.
На мгновение мое отвращение исчезает, и все приобретает красный оттенок. Голова кружится, сердце вырывается из груди. Я дрожу, но не боюсь.
Я в ярости.
Неудивительно, что он не хотел, чтобы я узнала.
Неудивительно, что он утаивал. Отвлекал. Оттягивал этот разговор.
Неудивительно, что мои родители не хотят иметь с ним ничего общего.
Мой разум наполняется всякими отвратительными, больными и ужасными предположениями, которые только может придумать, и мои ноги заплетаются, когда он ведет меня к своему «Челленджеру» и открывает дверь.
— Садись, Деми. Я все тебе расскажу.
Глава 41
Ройал
Семь лет назад
Я еду по шоссе в своем грузовике, на север к Сент-Шармейн, где моя пятнадцатилетняя сестра-подросток тратит большую часть своих дней на всевозможные неприятности.
В последний раз, когда я видел Мисти, она была под кайфом и демонстрировала самодельную татуировку с изображением креста, которую ей набил один из ее приемных братьев. Мы даже не религиозны, но она утверждала, что у нее были видения.
На следующей неделе я узнал, что ее исключили из школы.
Через неделю после этого ее задержали за кражу косметических принадлежностей и презервативов из местного магазина «Уолмарт». (Прим.: американская компания-ритейлер, управляющая крупнейшей в мире розничной сетью, действующей под торговой маркой Walmart). Менеджер магазина отпустил ее, но она заработала себе пожизненный запрет на посещение всей сети.
Она потерянная душа, и я не могу винить ее.
Она выросла, никогда не зная любви родителей. Не имея ориентиров, границ и ожиданий. Рядом с ней никогда не было такой семьи, как Роузвуды, которые приняли бы ее и относились к ней, как к своей.
Я знаю, что, черт возьми, я не был бы тем, кто я есть сейчас, если бы не Роузвуды. Они больше остальных были похожи на настоящую семью, которую я когда-либо знал.
Открыв окно, я позволяю ветру овевать мое лицо и мельком смотрю вниз, чтобы проверить свой телефон. Я не мог связаться с ней с тех пор, как получил от нее сообщение с просьбой о помощи.
Мисти связывается со мной только тогда, когда у нее возникают проблемы, и она нуждается в том, чтобы я выручил ее. И как ее старший брат, у меня нет выбора. У нее есть только я.
Больше никого.
Государство подвело ее, хотя никто не признает этого.
Она — одна из одиннадцати приемных детей в детском доме домашнего типа в Сент-Шармейне, и приемных родителей она не волнует, так же как и то, что она делает. Она поздно возвращается домой, будучи похожей на смерть, и они ей ничего не говорят.
Они благополучно проходят инспекции и визиты соцработников — и это все, что имеет значение.
Между тем, они сидят сложа руки и пользуются всеми преимуществами, которые им нужны. Деньги, которые должны были пойти ей на пропитание и жилье, она даже не видит. Она не должна быть такой худой, как сейчас, и она не должна носить мужскую одежду из департамента юниоров «Сирс».
Мисти рассказала мне, как она большую часть времени проводит у своей лучшей подруги, Сиары, дома. От ее отца, Рика, по моему телу бегут мурашки, но Мисти сказала, что он обращается с ней как папа. И она использовала это слово. Папа. Словно она в гребаном детском саду.
Рику не хватает нескольких зубов, его повседневная одежда состоит из дырявых джинсов и майки, а обветшалое дерьмо, которое он называет домом, наклонено влево, и краска отрывается от сайдинга тонкими изогнутыми полосками. Во дворе больше грязи, чем травы, а крыша провисает посередине. Я не могу заботиться о его дерьме, но, по крайней мере, благодаря ему моя сестра сыта и находится в окружении понимающих людей, и это больше, чем кто-либо другой из Сент-Шармейн когда-либо делал для нее.
Сегодня Мисти послала мне сообщение о помощи, когда мы с Деми возвращались с прогулки. В тексте было лишь наше секретное кодовое слово: ФЕВРАЛЬ. Февраль — это месяц, когда нас забрали от Моны и разлучили, и, как кодовое слово, февраль — это наш способ сказать: «Ты мне нужен. Это срочно».
Я всегда говорил ей: напиши слово, и я прибегу.
Никаких лишних вопросов.
Именно это я сейчас делаю.
Я заезжаю на подъездную дорожку и мое сердце колотится, когда я подъезжаю ближе к дому Сиары.
Я точно знаю, куда следовать, так как высадил ее там прежде, когда она просила, умоляла и кричала, чтобы я не возвращал ее в приемный дом. Она утверждала, что двое из ее приемных братьев издеваются над ней, заставляя показывать им свои сиськи, и пытаются прокрасться к ней в спальню ночью. Она утверждала, что спит с перекрытой комодом дверью, по крайней мере, когда она там ночует, но большую часть времени она находится у Сиары.
Наверное, это меньшее из зол.
Однажды я подал жалобу ее социальному работнику. Очевидно, претензии оказались необоснованными, потому что она ничего не предприняла, и жизнь, казалось, продолжилась для всех лиц, которые были вовлечены в это.
Но от мысли о том, что кто-то трогает мою младшую сестру, моя кровь кипит. В первый раз, когда она рассказала мне об этом, я разозлился. Я хотел убить этих ублюдков, если бы мне не помешала Мисти.
Она сказала, что угрозы только усугубят ситуацию, а я точно не хотел этого.
Когда я подъезжаю к дому Сиары и выскакиваю из своего грузовика, я слышу крики. Кричат люди. Мужчина и женщина.
Слышны хлопки дверью, грохот окон в передней части кривого дома. Когда я приближаюсь, лязгающие и дрожащие звуки становятся громче. Грузовик Рика припаркован снаружи, дверь со стороны водителя частично приоткрыта, как будто он собирался куда-то пойти, но передумал.