— Ты будешь в порядке сегодня, дорогая? — женщина потирает мне спину между лопатками. Маленькие, торопливые круги. Она это делает как утешение, но все же отстраненно. Я была с Бруксом с выпускного года в нашем колледже в Харгроу, поэтому знакома с Брендой достаточно долго. Я всегда думала, что мать Брукса сильная, прячущая чувства глубоко в себе, но теперь начинаю понимать, что она просто мало эмоциональна.
Какая мать, такой и сын.
У Брукса ушел практически год, чтобы рассказать мне о своих чувствах, о том, что любит меня. И после этого я слышала эти слова исключительно по торжественным событиям: дни рождения, открытки ко дню Святого Валентина и иногда взахлеб после поразительного оргазма.
— Я буду в порядке, — произношу я. Бренде не нужно беспокоиться ни о чем, кроме сына. То, что происходит со мной, незначительно, по сравнению с тем, с чем ей придется столкнуться, когда он очнется.
Если он очнется.
Врачи говорят, что он, возможно, не сможет ни ходить, ни говорить. Они не знают размер повреждения мозга, с которым ему придется бороться. Каждый орган и кость в его теле сломан или сильно поврежден.
— Нам нужно отложить свадьбу, — Бренда приподнимает брови и ссутуливается. — Очевидно.
Я стараюсь не встречаться с ней взглядом. Сейчас не время говорить об этом, но я чувствую, как слова вертятся на кончике языка, покалывая и угрожая донести правду.
— Я даже не думаю о свадьбе сейчас, — и это не ложь.
— Это просто невезение, не более того. Он очнется и встанет на ноги. Мой сын упрям, как мул. Он хочет жениться на тебе. А когда Брукс задумал что-то, ничто не сможет его остановить. Не удивлюсь, если завтра он проснется и выйдет отсюда, просто чтобы доказать, что может.
Я фыркаю. Брукс действительно упрям. Он делал мне предложение четыре раза, отказываясь принимать отказ. Первые три раза я отказывала ему, ссылаясь на то, что не готова, умоляя подождать еще полгода, потом еще и еще. А правда в том, что я все еще была влюблена в кое-кого, и мне нужно было время, чтобы расстаться с ним. Невозможно любить одного мужчину и выйти замуж за другого. Это неправильно.
А может…
Может быть, крошечная часть меня надеялась, что Ройал…
Нет.
Я ненавижу думать об этом, потому что знаю, насколько смешно и нереально это звучит.
Когда Брукс предложил мне в четвертый раз, я согласилась, потому что поняла, что встречаюсь с ним в первую очередь потому, что он полная противоположность Ройала Локхарта. Брукс — совершенная противоположность мужчины, который разрушил мое сердце и искалечил способность чувствовать.
Брукс Эбботт оказался единственным, кто смог вылечить меня от навязчивой болезни любви, которая мучила меня с того дня, когда Ройал уехал и не вернулся.
— Я удостоверюсь, чтобы он знал, что ты все время была рядом, — говорит Бренда, — я буду напоминать ему об этом каждый божий день до конца своей жизни.
Брукс лежит без движения в своей постели, спиной прислонившись к подушкам, и его грудь поднимается и опускается синхронно с приборами. Его красивые зеленые глаза опухли, сильная, квадратная челюсть сломана в четырех местах. Засохшие пятна крови виднеются в густых светлых волосах.
Ушли в небытие его наглаженная рубашка поло, брюки хаки и темный пиджак. То же самое произошло с шикарными часами, деньгами и мокасинами от «Гуччи».
Все изменилось, Брукс Эбботт, вся твоя одежда сменилась на больничную, и ты такой же, как и любой другой человек в здании больницы, а не особенный.
Ройал проклял бы Брукса, если бы они когда-нибудь встретились. И, возможно, где-то глубоко в душе мне приятно от этой мысли.
Мне почти жаль, что Брукс не может увидеть себя таким. Он всегда был так одержим своим идеальным образом для остального мира.
Идеальный дом.
Идеальный жених.
Идеальная улыбка, идеальный автомобиль, идеальные друзья…
Список можно продолжать вечно.
Он имел все это, но ничто теперь не может удержать его здесь надолго.
Я бы хотела спросить его, куда он ехал в ту ночь. Брукс был решительно настроен и без сожаления отменил нашу свадьбу. Он не проронил ни слезинки. Он отмахивался короткими и дежурными фразами. Я должна была заподозрить неладное, когда вернулась домой с работы и увидела сумку рядом с входной дверью. Ключи свисали с его твердой руки, а шнурки его ботинок были плотно завязаны.
Медсестра прочищает горло. Я укрываю ноги Брукса белым фланелевым одеялом, ставлю лосьон в сторону и собираю свои вещи. Мне нужен душ и горячая еда. Мне нужен полноценный ночной отдых. Нужно собраться с мыслями. Возможно, хорошо поплакать.
Бренда достает свой телефон из кармана и смотрит в него. Она делает это целый день: отвечает на звонки и дает указания. Одна из тетушек Брукса создала страницу в сети по сбору средств и там уже есть информация о «длительном восстановлении и медицинских счетах» несмотря на то, что Брукс очень успешный финансовый аналитик, а Эбботты — одна из самых богатых семей в округе Рикстон.
И никто не знает, сможет ли он выкарабкаться.
Где-то раза четыре я ловила Бренду за тем, что она делала скриншоты различных новостей, где обсуждалась авария. Бренда утверждала, что сделает из них коллаж для сына, чтобы он увидел, когда очнется.
Думаю, мы все по-разному пытаемся справиться с этой ситуацией.
Двенадцать часов я провела сегодня с этой женщиной, и мне до сих пор не хватает смелости рассказать ей, что мы с Бруксом расстались в ночь аварии. Я представляю ее лицо, когда все расскажу. Думаю, что половина города узнает об этом в течение нескольких часов. Представляю себе смешки и взгляды, которые получу от местных жителей.
Да, конечно, — скажут они, — как удобно.
Никто не поверит мне. Мне навесят ярлык ужасного человека, и моя репутация будет запятнана навсегда.
Подошва моих ботинок издает мягкие тихие звуки, под которые я выхожу из больницы. Снаружи начинает падать ранний ноябрьский снег. Он ложится огромными хлопьями, но они не остаются.
Никто не остается вблизи Рикстон Фоллс.
Кроме идиотов, вроде меня.
Я сажусь в мой старый «Субару» и поворачиваю ключ зажигания. Холодный воздух дует через вентиляционные отверстия, и я подношу свои пальцы к решетке, словно это поможет нагреть воздух быстрее.
В прошлом году Брукс пытался заставить меня поменять свою машину на что-то более яркое, даже предлагал внести первый взнос за меня. Но я сказал ему, что не нуждаюсь в «БМВ», особенно когда моя работа находится за пять кварталов от нашего дома, да и мой «Субару» не показывает никаких признаков того, что он скоро превратится в прах.
Пять минут спустя я по инерции еду по тихим улицам родного города мимо библиотеки с зеленой крышей и статуями железных жаб и лягушек. Мимо «Королевы Мороженого». Мимо дома престарелых для богатых людей и двух кинотеатров. Мимо холма, на который мы ездили каждую зиму, чтобы покататься на санках, когда были детьми. Мимо аллеи, по которой бродили, когда ничего лучше этого не было в маленьком городке в пятницу вечером.
Все это сливается в сумбурную полосу воспоминаний, все это тихо шепчет его имя.
Ройал.
Каждый день я вспоминаю о нем. Ройал давно уже ушел, а я застряла, наступая на те же грабли. День за днем.
Все напоминает мне о нем.
О нас.
Куда бы я ни пошла.
Все, что я вижу. Все выглядит именно так, как это было, когда он был рядом.
Он оставил меня здесь, одну, чтобы я прожила эту жизнь без него, в городе, в котором каждый день чувствую его присутствие.
Если когда-нибудь снова столкнусь с Ройалом, я собираюсь врезать ему, да посильнее. Я хочу, чтобы он чувствовал себя так же, как и я, может быть тогда он поймет, что сделал со мной.
Как он сломал меня.
Как сделал так, что я больше не могу испытывать к кому-то тех чувств, что когда-то испытывала к нему.