Я иду и думаю, что как странно, что эта естественная потребность в ответной цветовой гамме теряется с возрастом и по миру бродят с кислотными волосами сущности в попугаистых шмоточных разноцветках.
Дома включаю новости на ICTV. Сегодня в южных городах убиты две крохотные девочки и одна молодая мать. Одна вместе с матерью сбита BMW, погибшая в Черкассах под колесами несшейся на скорости 120 км в час. Девочка скончалась на месте, мать умерла в больнице. Вторую девочку смерть настигла в Одессе. Одесситка была брюнеткой, погибшая вместе с матерью под колесами BMW - блондинкой.
Я видел не детей. Я видел и слышал их призраки. И зовущую за собой вверенных смертью детей мать - ту молодую улыбающуюся женщину, о которой я уже рассказал.
Мне порой видны души ушедших на линии перехода. И я даже могу считывать исходящую от них информацию... И осмыслять ее. Но вот осмыслить СМЕРТЬ я не способен.
7.
Мальчик о своем попугае Жорике:
- Попугай Жорик - не обжорик!
Выгул попугая в нашем парадике это ещё что! Сны в нашем парадике - это Нечто...
8.
Эй, отвалившие! А вы пробовали из-за материальной зажатости просто не уезжать сначала в Израиль... Черносотенность и антисемитизм в Украине повседневны. Антисемиты не приняли меня в НСПУ, в детстве пытали в интернате, в бытность школьным учителем вышвырнули из троллейбуса и избивали носоками на Московском мосту, не приняли ни в одну державницьку газету со времени окончания школы в 1971 году... Но я выжил!
Да, вы сбежали в Израиль, а я весь местный антисемитизм перещупал на себе! А два черносотенных майдана готовы были громить синагоги Киева - Петровскую и Бродского. Остановили отряды еврейской самообороны под управлением бойцами Мосад и, как ни странно благоразумие самого Олега Тягныбока... тогда как вы отлетели…
- Веле, вы и шо здесь? А шош не уехали? - это Подол, детка, и я стою в очереди за пивом в подольской "Билле"…
- А вы знаете, шо Фима и Марик таки уехали... Со всей мишпухою в Калифорнию! Так Марик уже даже вернулся. Так сказать, обернулся по шарику... А шош вы все в Киеве да в Киеве... Вечный Игупец... А Фима нет... Он хэппил в Майями... Как только перетрудится, так сразу в Майями... А Марику мал земной шарик... Он снова в Киеве, и Майями ему не нужно... Хватает Ворзеля... Море не океан, а там-таки хорошо зарыбленные озера... Одно или два... И там Фимина дача... Как говорится, Фимины куры, Марика яйца... Он ее так и не продал. И теперь там стареет Марик, который так и не выкупил своей киевской квартиры... Вот видите. Веле, у мальчишек хайп, движение, а у вас - одни синекуры... книги, фиги, барыги... Вы точно, Веле, никуда не пытались... Вся Америка о вас говорит... А вы о ней?
- Я молчу... Кому это в Игупце нынешнем надо?
- Кому, говорите, надо? Уж, точно не нам... Мы - к Марику: хайпавать и стареть... А Фима уже помер... В Майями... Он, Веле, теперь ангел... А вы...
- Я?! Я в ангелах от рождения, да только все крылья ангельские сдаю напрокат...
- И шо, хороший гешефт?
- Да не скажите... Кто не берет напрокат, то до самой кончины... Вот как теперь свои крылья у Фимы востребовать?
- С ним Марик накоротке...
- Вот пусть ему тот перешлет, плиз... А вы мне их в здешней "Билле" передадите... В очередной очереди за хавчиком.... Зайги зунд!
- Лехаим, Веле! Наше вам с кисточкой...
Пригрезилось в очереди за пивом... Это Подол, детка!
9.
Был у меня прежде школьный приятель – Юрок… ЮрОк был, хлипок и неухожен. Он мне бывало: жид на верёвочке бежит, а я его за такие слова шибко обидные – цап за рубашку! А рубашка на Юрке гнилою была – не первой и не второй носки…
Потянулась и лопнула – в трех местах… За папу, за маму и за того дятла, что жидовствовать обучил.
Тут уж Юрок меня пятернёю всей за лицо, а я ему наотмашь по ксилофону зубов в ответку. Ррраз, и зуба у Юрка нет… Два – слёзы… Три – контрольная:
– Дай списать, - Юрок говорит: - арифметику за зуб, алгебру – за два, а геометрию на трояк. Хоть и не Эвклидова она, а такая себе планшетно-планетарная – геометрия Платона со всяческими древними мегалитическими блоками и сооружениями и со всей мировой сеткой энергетических координат.
Завуч, бывало, спрашивает, не с яблочками ли совхозными ворованными она. А нам что с Юркою отвечать: ворованными…
Моя еврейская Тойбочка стыдит бывало меня привселюдно, а юркина профурсетка, мамаша, которая, давай его старой сеткой по тощим ягодицам отхаживать – хлобысть, хлобысть, да ещё трижды по три хлобысть! Аж сережки у неё в ушах по-пролетарски трясутся, да Тойбочка уже едва у неё ту сетку проклятущую отбирает. Тоже скажу вам не по-царски… Обе от той поры при встрече, ей Готоню, боевыми курицами мне иногда казались…