— Не понимаю причин такого негодования. На каждую шубу пошло шкурок от нескольких десятков пушных зверей. Неужели вы думали, что малые зверюшки безропотно и добровольно сняли с себя драгоценные шкурки и отдали на эти манто?! Разумеется, всё здесь оплачено кровью. Нужно смотреть в лицо реальности. А, впрочем, как вам будет угодно. Я готов перейти к следующему номеру программы. Ресторан! — объявил он, — сейчас я здесь устрою ресторан и накормлю всех присутствующих отменным блюдом. Я видел, в вашем городе повсюду поднимается дым от подгоревших и невкусных шашлыков. Вы платите за них большие деньги. За что?! За старое собачье мясо? Нет, господа, даже не за него. Вы платите за дым — больше там не за что платить. Я накормлю вас всех свежайшим шашлыком! Прошу! И тут же грянул марш тореадора из оперы Бизе «Кармен», а со сцены невесть откуда взявшиеся официанты понесли в народ на блюдах маленьких живых барашков. Вначале это действо вызвало в рядах сидящих смех, пока они не догадались — для чего к каждому из них подходит официант с живым барашком.
— Прошу вас, — говорили элегантные официанты в белоснежных рубашках и галстуках-бабочках, — будьте добры зарезать этого барашка.
И предлагали каждому зрителю острый тесак. Но желающих собственноручно зарезать очаровательного барашка не нашлось.
— Послушайте! — крикнул профессор Шильский Дмитрий Дмитриевич, академик трёх академий, — вы за кого нас принимаете?
Он обращался к колдуну, и тот его услышал.
— За не совсем обычных людей, — улыбнувшись, пожал плечами маг, — за сливки общества, элиту. А в чём, собственно, дело? Что вам не нравится? Я что-то делаю не так?
— Всё не так! — крикнула Алисия Алонсо, — мы вам не изверги!
— Но вы едите мясо! — возразил колдун, — значит, вы — соучастники убийства бедных животных. Так будьте же последовательны!
Зрители стали подниматься с намерением покинуть странное представление.
— Куда же вы? — закричал в микрофон Честерфилд, — праздник не кончился! Всё только начинается!
И он вдруг голосом экстрасенса Кошмаровского, лечившего в девяностые годы страну по телевизору, заговорил под зазвучавшую мелодию:
— Даю вам установку на послушание! Все закрыли глаза и расслабились! Сейчас у вас затянутся рубцы на сердце, вы не почувствуете больше душевной боли за других, из ваших душ исчезнет сострадание…
Но тут вскочивший вместе со всеми Станислав Станиславович Грофф задел нечаянно ногой флакон с Мёртвой водой, который он на время представления поставил на пол. Пробка выскочила, но вода, как ни странно, не пролилась, а вдруг полезла из флакона густым туманом и вмиг заволокла пространство зрительного зала, сцены и закулисья. В тумане слышалась какая-то возня и сдавленные крики, а потом постепенно всё стихло. Когда же туман рассеялся, людей ни на сцене, ни в зале больше не было. Только мыши шуршали, ползая по полу и по сидениям кресел. На авансцене же огромнейшая крыса кусала и царапала металлическую стойку, силясь передними лапами дотянуться до микрофона.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Наталья Николаевна осталась сидеть на диванчике, а Казимир Харламович — на своём стуле, с которого он не пожелал сходить, словно то было начальственное кресло. Вытянув ноги и прикрыв глаза, он сложил свои толстенькие ручки на выступающем животике и всем своим видом демонстрировал, что готов в такой позе просидеть хоть всю ночь, хоть три ночи подряд — сколько потребуется, до полного исчезновения противника из подведомственного ему помещения.
Гончарова попыталась прилечь, но нечего было положить под голову, да и диванчик узкий и короткий, не уснёшь. Немолодая женщина вздохнула:
— Почему это я нарываюсь? Почему я влипаю в подобные истории? Наверное, я несерьёзный человек.
Казимир Харламович открыл глаза, посмотрел на неё внимательно и снова зажмурился.
Супруги о чём-то шепталась, восседая на матах. Никто не предлагал заглянуть при Харламыче в компьютер. Так прошло где-то около часа.
— Какая скука! — воскликнула Наталья Николаевна, — и наш новый знакомый куда-то исчез. Хоть бы развлёк нас своими байками.
Помолчав, она обратилась к Казимиру Харламовичу:
— Можно порыться в документах?
— Ни в коем случае! — встрепенулся тот, — нет, нет и нет! Прошу здесь ни к чему не прикасаться.
Он совсем осмелел. Поняв, что бить его не будут, он решил, что и пар стравить можно, и покомандовать, дабы компенсировать затраты нервной энергии на первоначальный нешуточный испуг.
— Да ладно, ладно, — успокоила его Гончарова и, чтобы как-то скоротать время, взяла в руки оставленную Иваном тетрадь в телячьем переплёте. Странно, на неё Харламыч почему-то не налагал запрета. Тетрадь была толстая, пухлая, так как между страницами были вклеены какие-то старинные карты гораздо большего размера, чем сама тетрадь, а потому все они складывались вчетверо. Развернув одну из них, Гончарова произнесла: