– И с тех пор ничего не менялось?!
– Менялось, конечно. Иногда возникают обстоятельства, требующие вмешательства и коррекции, но в целом все остается прежним. Стабильность превыше всего: превыше изменений, превыше прогресса.
– Удивительно, – тихо произнес Глетчер.
Он долго молчал, глядя в окно, потом спросил:
– Правильно ли я вас понял, что стабильность достигается отказом от развития, от эволюции?
– В целом правильно, мистер Глетчер. Судите сами. Вот вы говорите – прогресс, развитие… А что это за понятия, что реально за ними стоит, в чем суть? Почему в ваше время они всегда были со знаком «плюс»? Это даже сомнению не подвергалось, априори принималось как достижения. Но ведь прогресс и развитие, в том смысле, как вы это понимаете, не могут быть самоцелью, ведь за ними что-то должно стоять, разве не так?
– Да, наверное. Во всяком случае, это логично.
– Ну, вот для вас – какими могут быть цели такого развития?
– Хм, пусть не звучат мои слова высокопарно, но я уверен, что прогресс общества должен исходить из блага всего человечества в целом и каждого человека в отдельности.
– Абсолютно с вами согласен, мистер Глетчер. Но в чем конкретно может выражаться это благо? Ведь не научными открытиями, не тоннами выплавленного металла, не количеством машин или объемами продуктов питания выражается оно; видимо, чем-то другим? Например, возможностью достойно жить, досыта есть, быть здоровым, растить детей и заниматься любимым делом. Разве не так?
– То есть вы хотите сказать, что решили все эти социальные проблемы: болезни, угрозу перенаселения, безработицу, голод?
– Именно это я и хочу сказать. В нашем обществе все продумано, во всем найдены разумные решения. Мы добились того, что все социальные величины констатированы, мы их знаем, мы их контролируем и регулируем. И подтверждают нашу правоту те несколько тысяч лет, в течение которых не было ни войн, ни эпидемий, ни революций. Люди довольны, а значит, нет необходимости что-либо менять.
Глетчер задумался. Мимо мелькали дома и улицы гигантского города, так похожего на города его времени, но они уже отошли на задний план, стали иллюстрацией логики Блюка, только неясно было пока, что он хочет доказать.
– А вы умелый полемист, Роман. Если все, что вы мне только что сказали соответствует действительности, то я не могу не согласиться с вашими доводами. Однако я понимаю, что вы меня подводите еще к каким-то выводам, скорее всего, неожиданным для меня.
– Я польщен, сэр. Но, право, вы напрасно ищете в моем рассказе скрытый смысл. Я лишь стремлюсь описать нашу цивилизацию, помочь вам в ней адаптироваться. И даже если поначалу наше мировоззрение покажется вам несколько отличным от мировоззрения ваших современников, я очень хотел бы, чтобы вы все же постарались нас понять. И только после этого делали окончательные выводы.
– Я постараюсь, Роман.
– Видите ли, наши убеждения строились на фундаменте громадного потрясения, вызванного катастрофой планетарного масштаба. Времена Большого Взрыва до сих пор отождествляются с апокалипсисом. Все народы и каждый конкретный человек получили психологическую травму, нет, скорее, глубочайшую, образно говоря, генетическую рану. Короткая эпоха безвременья ясно показала, как мало отделяет цивилизацию от прежнего дикаря, готового убивать и разрушать. Он спал в нас всегда, спит и сейчас. Это бесспорный факт. Будете спорить, мистер Глетчер?
– Нет, пока не буду. Атавизмы в человеческой психике, безусловно, есть. Продолжайте, пожалуйста, мне очень интересно.
– С удовольствием. Итак, люди Новой Цивилизации после Большого Взрыва и десятков лет страха и жестокости изменились. Они стали ценить благополучие, то есть то, что я уже называл: возможность спокойно жить, не голодать, иметь крышу над головой, ощущать свою защищенность и знать, что все эти блага надолго, навсегда…
– Мистер Блюк! Извините, вы так интересно рассказываете, что даже я заслушалась, хотя все это уже знаю. Можно, я тоже кое-что скажу Барри?
– Конечно, миссис!
– Барри, запомни три «А»…
– Алиса, я не понимаю…
– Не перебивай, сейчас поймешь. Три «А» – это наши древние ученые, родоначальники Новой Цивилизации, те, кто наполнили понятие социума новым смыслом, по заветам которых до сих пор строится наше общество. Запоминай, – Алиса взяла ладонь мужа и загибая на ней пальцы, нараспев, с большими паузами, начала перечислять знаменитые имена и фамилии: – Альфред Грин, Александр Храмов и Арон Шерин. Три «А». Повтори.
Глетчер выполнил ее требование, а она приподнялась и торжественно поцеловала его в нос:
– Молодец, получи награду. – Потом резво повернулась к Блюку: – Господин Блюк, я тоже молодец?
– Вне всякого сомнения.
– Тогда продолжайте, пожалуйста… – Ну что ж… Великие предки, три «А», как совершенно правильно заметила миссис Алиса, известны сегодня каждому ребенку. Эти мыслители впервые подошли к общественному строительству с чисто научной позиции, определили его параметры и задачи, создали теорию, давшую человечеству надежду и путь к новой жизни. Их идею можно сконцентрировать в одном емком слове: стабильность. Кстати, именно три «А» основали Социальный институт. Заметьте, господин Глетчер, наша государственная система весьма отлична от вашей.
– Чем же? Насколько я овладел информацией о вашем мире, она как раз очень похожа на нашу. У вас есть верховный орган государственного управления, Высший Совет, есть нижестоящие его подразделения, полиция, наверное, есть суд. В чем же отличие, Роман?
– В том, что все перечисленные структуры подчинены Социальному институту.
– Не понял?! У меня сложилось впечатление, что господин Харман подчиняется Высшему Совету.
– Не подчиняется, а назначается. Это большая разница. Главная задача Социального института – поддержание стабильности, и этой задаче подчинены все остальные органы управления, а также образования, медицины, полиции. Фактически институт – это правительство Ирии, но не избираемое, не сменяемое, а полновластное, четко знающее, что ему делать, для чего и как. Я понятно объясняю?
– Да, вполне. Вы рассказали много неожиданного, были очень логичны и убедительны. Мне придется о многом подумать, возможно, многое переосмыслить. Но у меня есть еще один вопрос. Есть ли в вашем мире религия?
– Немного странная ассоциативная связь, как мне кажется, мы ведь не затрагивали теологические вопросы.
– Позвольте с вами не согласиться, Роман. Практически все, с кем я разговаривал в последние два месяца, о принципах построения вашего общества, говорили с каким-то особым почтением, которое мне казалось схожим с религиозным. А теперь, узнав о трех «А», я нахожу новое подтверждение своим догадкам. Даже вы оба, говоря сейчас о них, их обожествляли. Поэтому я и спросил о религии.
– Убедили, мистер Глетчер. Особенно трепетное отношение к нашим кумирам, безусловно, существует, и я не удивлен, что вы приняли его за религиозное. Но если сходство есть, то только внешнее, не более того. А что касается религии, то она существует в нашем обществе совершенно свободно. В каждом городе выделено необходимое количество молитвенных мест, где любой верующий может уединиться, помолиться богу, богам или высшим силам, это как ему будет угодно.
– Как это – «как будет угодно»? У вас что, все верующие молятся в одних и тех же храмах? А как же тогда уживаются между собой священнослужители?
– Барри, – вмешалась Алиса, – нет у нас священнослужителей, уже много-много столетий. Вера – это дело каждого, она интимна и, как правило, публично не обсуждается.
– Алиса права, – поддержал ее Блюк, – религия выведена из ткани государства. Мы даже не знаем точно, сколько верующих среди различных категорий населения, кому верят, что просят. Единственное ограничение: хотя вера и дело каждого, но она не должна исповедовать негативные ценности и не должна выходить за пределы молитвенных мест.