В то время мы жили в комнате наверху, размером с большую кладовку, которая выглядела почти как
армейский барак. Вместо двери у нас было одеяло, и каждое утро Джоди приходилось убирать слой
штукатурки, нападавший за ночь.
Там был только один туалет, который мы должны были делить еще с 60-ю людьми. В здании не было
горячей воды. И поскольку мы старались жить на $ 150 в месяц, то единственные развлечения, которые мы
могли себе позволить, были прогулки по многолюдным улицам. Иногда, когда нам действительно везло,
мы могли выпить по чашке кофе в уличном кафе по дороге.
Однажды, когда мы возвращались в «Гостиницу Самарянина», к нам подбежал пакистанец Аки. Когда-то мы
с Джоди привели его к Христу, и он посещал наши ежедневные занятия по изучению Библии.
«Здание горит!» - закричал он в ужасе. Мы побежали к «Гостинице Самарянина» и увидели, как из окон
валит дым. Потом мы обнаружили, что пожар был только в одном месте - в нашей комнате. Возможно, из-
за сварщика в комнате наверху случайно искры попали через потолок в нашу комнату, и начался пожар.
Искры упали на одежду Джоди, и она вся сгорела, включая очень красивую ночную рубашку, которую ей
подарили на свадьбу. Пока я думал, как я могу ее утешить, она удивила меня своей реакцией.
«Не велика потеря, - сказала она мягко, - все будет хорошо. Сгорела всего лишь одежда». В этот момент я
понял, что женился на Клаудии Шиффер и Матери Терезе в одном лице.
Вскоре мы переехали недалеко в район Зидик (Zeedyke). В то время он был известен на всю Голландию как
наиболее опасное место для проживания. Он находился на краю района Красных фонарей и был домом для
большинства наркодилеров Амстердама.
В Амстердаме большая нехватка жилья. Найти место для жительства очень сложно. Мы нашли только одну
комнату, где мы можно жить. Раньше она принадлежала проститутке. Там была гигантская кровать и
зеркала повсюду. Чтобы войти в нашу комнату, нужно было пройти четыре двери. Прежде чем зайти в
здание, часто нам приходилось ждать, пока кто-то перестанет блевать или мочиться у нашей двери.
Возле нашей комнаты была ванная. Однажды вечером, приняв душ, я услышал крики Джоди. Я только что
намылил голову, поэтому мое лицо было все в шампуне. Я подумал, что, возможно, кто-то ворвался в
комнату, поэтому я тут же открыл дверь и вбежал в комнату абсолютно голый, с мылом на лице.
Оказалось, что Джоди открыла двери в шкаф и обнаружила мышь, спокойно сидящую на ее ночной
рубашке. Не то что бы раньше она не видела мышей. Комната просто кишела ими. Обычно Джоди стучала в
дверь и говорила: «Мыши, я вхожу», - и они разбегались и прятались.
Однако эта мышь была последней каплей, и к тому же Джоди была уже на первом месяце беременности
нашим первенцем.
Ее страдания увеличивал индонезийский ресторан, находящийся под нами. Ее тошнило от запахов,
доносящихся оттуда.
Я знал, что нам нужно найти лучшее место для жизни. Мне было известно, что это будет сложно -
приходилось ждать пять-десять лет, чтобы подыскать хотя бы приличную квартиру в этом районе - и
поэтому за следующий год-два мы переезжали десять раз, прежде чем нашли постоянное место для
жительства. Часто мы оставались в каком-то доме на несколько недель, пока хозяева были в отъезде.
Как-то раз, когда уже после рождения нашего сына Аарона нам было негде жить, я сложил все наше
имущество в фургон марки Фольксваген. Мне никогда не забыть того отчаяния, когда моя жена, наш
новорожденный малыш и все наше имущество находились в развалюхе-фургоне. Ведя машину в
оцепенении, я остановил ее на красный свет. Дождь, стучавший по крыше, стекал на нас через открытое
окно. К счастью, Джоди успела переложить малыша, прежде чем он промок.
Ни разу на протяжении этого сложного времени Джоди не предложила вернуться в Америку. Наконец мы
смогли найти постоянное место жительства во внутреннем городе: маленькую трехкомнатную квартиру в
районе Красных фонарей, вниз по улице от бара, где продавался гашиш. Мы переехали туда в 1980 году и
прожили в ней 13 лет до того, как переехать в Новую Зеландию.
Пол Филлер был одним из лидеров фермы, которая сейчас называется Гайдбик. Он хотел создать
театральную труппу для проповеди Евангелия. Пьеса, которую он хотел использовать, называлась
«Кукольник и сын» - музыкальная притча о сотворении мира, падении человека и спасении через Иисуса. В
пьесе действие было смешано с танцами. Пятидесятиминутная постановка была пантомимой с небольшим
повествованием, но, несмотря на это, послание становилось ясным уже через несколько минут.