Из веселого "гетто" рок стал потихоньку превращаться в нечто более престижное. Первым, кто это почувствовал в Москве и нашел в себе смелость сделать шаг из относительно благополучного мира джаза в роковую резервацию, оказался знакомый нам Алексей Козлов. В конце 1972 года он скооперировался с компанией "подпольных" рокеров и основал "Арсенал" — ансамбль сдуховой секцией, несколькими вокалистами и репертуаром из сочинений "Кровь, пот и слезы", "Чикаго" и почти всего "Иисуса — суперзвезды". Козлов понес идею "окультуренного" рока в массы интеллектуальной публики. Характерно, что один из первых концертов состоялся в знаменитом "левом" Театре на Таганке. Одним из вокалистов "Арсенала" был настоящий иранец. В отличие от большинства других исполнителей он пел по-английски с хорошим произношением.
Именно на одном из ранних концертов ансамбля Козлова — как сейчас помню, в Центре онкологии — я впервые попал в настоящую свалку у входа с риском сломать ребра. Дикий ажиотаж сопровождал почти все выступления рок-групп: залы небольшие, билетов было мало, и толпа шла напролом, ломая двери и карабкаясь в окна. Из воспоминаний А. Градского: "Это было летом 1971 года. Мы должны были играть на танцах в фойе в Институте народного хозяйства. Было продано полторы тысячи билетов, и кто-то напечатал еще тысячу фальшивых. Мой ударник забыл дома палочки, и я поехал за ними. А когда вернулся, толпа у входа была такой,что я не мог протиснуться к дверям. Я им говорил: "Я — Градский, мне надо пройти", но вокруг посмеивались и отвечали: "Все тут Градские, всем надо пройти". (Вот парадокс: поскольку пресса и ТВ были "вне игры", мало кто из публики знал в лицо своих кумиров! — А. Т.)Но играть надо было — мы взяли деньги вперед… Тогда мне не оставалось ничего другого, как полезть вверх по стенке, цепляясь за водосток и уступы плит. Я добрался до первого подвернувшегося открытого окна на втором этаже, влез туда и оказался прямо на заседании комитета комсомола. Люди там, конечно, выкатили глаза. Ну что, я отряхнулся, говорю — извините, у нас тут танцы — и прошел в дверь. На танцах тоже было весело: человек восемь девушек в середине зала разделись догола и плясали, размахивая лифчиками. Дружинники увидели это с балкона и стали пробираться к ним, но пока они протискивались, те уже успели одеться".
"Скоморохи": Градский, Фокин
Фото А. Агеева
Иванов
Не знаю, что это были за девушки, но "групи" [18], и самые настоящие, у нас тоже появились, и, я думаю, без всяких подсказок с Запада. Они ходили на все "сейшена" (еще одно популярное жаргонное слово, означающее "рок-концерт"), носили самые отважные мини-юбки и полупрозрачные гипюровые блузки, танцевали около сцены и привлекали внимание. Никакого специального названия у них не было, но все знали, кто они такие, и относились к ним с уважением. Предводительницей команды московских "рок-подруг" была невысокая брюнетка с прямым пробором и довольно потрепанным (или всегда слишком сильно накрашенным) лицом, по слухам, дочь полковника.
Да, друзья, очень весело было в то время. Энергия, энтузиазм, новая жизнь, независимость. Обо всем этом принято вспоминать с чувством острой ностальгии — как о первой любви и вообще вдохновенной юности. Но, кажется, атмосфера рока была гораздо интереснее и авантюрнее, чем сами группы. Почти все ансамбли играли то, что можно было услышать на пластинках, причем в гораздо лучшем исполнении. На "сейшенах" царили корявые местные Хендриксы, Клэптоны, Джимы Моррисоны и Роберты Планты. Они самозабвенно копировали и редко понимали, о чем поют.
А публика и не хотела ничего другого. Коля Васин вспоминает, что "Кочевников", первую ленинградскую группу, которая стала петь по-русски, часто освистывали и вообще не очень уважали. Русский язык считался чем-то вроде атрибута конформизма, знаком принадлежности к "вражеской", не-роковой системе ценностей.
Первую в Москве рок-песню на родном языке сочинили "Соколы" году в 1966-м. Она называлась "Солнце над нами" и была единственной в их "фирменном" репертуаре. Несколько позже Градский придумал, сидя в троллейбусе, свой первый опус "Синий лес". Затем они со "Скоморохами" сочинили мини-рок-оперу "Муха-цокотуха", придав известной детской поэме ярко выраженную сексуально-патологическую окраску. На основании этого он утверждает, что был первым советским панком. Все эти и некоторые другие ранние русскоязычные рок-песни на самом деле по содержанию и лексически ничем не отличались от стандартной лирики. Свои образы и свои проблемы как-то не приходили на ум — возможно, это и рождало недоверие к авторам и свист на концертах.
Однако наконец явился ансамбль, запевший по-своему, — "Машина времени". Если у нас и была группа, приближавшаяся по своему влиянию к почетному титулу "русских "Битлз", то это скорее они, нежели кто-либо другой. Андрей Макаревич, единственный сын известного архитектора, однажды услышал привезенную папой из-за границы пластинку "Ночь трудного дня" и, повторяя славный путь многих, тут же радикально изменил свои взгляды на жизнь. В 1968 году вместе с товарищами по восьмому классу (значит, им было по пятнадцать лет) он организовал бит-группу [19]. У одного из ребят, Сергея Кавагоэ, были родственники в Японии, и он стал счастливым обладателем электрооргана "Эйстон" (который, правда, вскоре украли и обнаружили спустя десятилетие в Сибири). Почему-то юный Макаревич оказался единственным, кто правильно понял истинный пафос "Битлз": "Я увидел, что это нормальные, абсолютно естественные ребята, такие же, как мы, и что они поют своими словами о собственных проблемах. И я подумал: а почему мы не можем так же? Почему мы должны притворяться кем-то еще, из Калифорнии или из Ливерпуля?"
Первые песни "Машины времени" были детской сатирой, пронизанные суровой иронией школьников из хороших семей, вроде
Самой популярной была одна из песен, бичующих потребителей, в первую очередь из-за строчки, где пелось, что "я куплю себе золотой унитаз". По тем временам это было неожиданно, смело и даже очень серьезно. К сожалению, "Машина времени" плохо играла и поэтому не очень котировалась у публики по сравнению с более матерыми и динамичными группами. Макаревича это приводило в тихое отчаяние, и он несколько раз пытался бросить играть на гитаре. Его вовремя останавливали, и правильно делали — ведь мы могли лишиться нашего первого рок-барда.
"Машина времени": Андрей Макаревич
Аналогичный процесс — появление "национальных" ансамблей — синхронно, хотя и без всяких связей с Москвой, происходил и в других рок-центрах. В Латвии это были "2 х ВВМ" во главе с прославившимся впоследствии композитором-симфонистом Имантом Калныньшем. В Эстонии — "Подвальные звуки", переименованные затем для удобства в "Шарманку". В Ленинграде — "Санкт-Петербург" (1971) Владимира Рекшана, основательно повлиявший на знаменитый теперь "Аквариум". И все же эти группы составляли ничтожное меньшинство по сравнению с теми, кто бесконечно играл "фирму". Многие даже считали, что пение по-русски — это какой-то хитрый "трюк" или спасение для тех, кто не умеет как следует играть. Существовала теория (Леша Козлов был ее верным адептом), что рок по-русски петь в принципе невозможно, поскольку более длинные, чем английские, слова просто-напросто не умещаются в ритмический размер… Будущее доказало, что теория не всегда права.
18
"Групи" (рок-слэнг) — особо преданные поклонницы, добровольно сопровождающие музыкантов на гастролях.
19
Это было тогда обычным явлением. Группы были почти во всех школах, а в некоторых и по нескольку. У меня тоже есть небольшой опыт такого рода.