В следующий раз она проснулась в больнице. Все вокруг было белым, а в воздухе стоял запах антисептика. И опять Рафаэлла не могла понять, где находится. Она лежала с широко открытыми глазами, стараясь припомнить, что произошло.
– Слава Богу, с тобой все в порядке, дорогая, – сказал Джордж, склоняясь над ней. – Это был кошмар, – он сжал ей руку. – Мы так беспокоились.
Постепенно все становилось на свои места.
Карнавал.
Карнавал.
Карнавал.
О! Они с Одиль оказались на улице, смеялись и танцевали.
– Одиль, – взволнованно пробормотала она. – Что с ней?
– Все нормально, – заверил Джордж. – Она, конечно, страшно сожалеет, но рада, что тебя нашли.
– Нашли? Где?
– На улице, где тебя бросили эти животные.
– На улице… – как в тумане повторила она, почувствовав невероятную головную боль. Левую сторону лица словно парализовало. Она дотронулась до этого места и почувствовала, что щека забинтована. – Я думала, что была в баре.
– В баре? О чем ты говоришь?
– Меня отнесли в бар, чтобы спасти. Джордж наклонился и поцеловал ее:
– Дорогая, ты еще под действием наркотиков, это понятно. Тебя нашли на улице американские туристы и привезли прямо сюда.
Рафаэлла закрыла глаза и подумала: «Луиз. А как же Луиз? Может, то был сон и она не слышала его голос?»
– Тебя сильно избили, – обыденно констатировал Джордж. – На лице порез, но своевременная косметическая операция поможет избавиться от него. Позднее зайдет мой личный врач. Но местные доктора решили подержать тебя несколько дней в больнице просто для наблюдения, на всякий случай.
Рафаэлла попыталась кивнуть, но не смогла и опять глубоко заснула.
– Доброе утро, миссис Ле Серре, – раздался голос сестры в девственно-белом одеянии. – Вы хорошо спали всю ночь! Я уверена, вам значительно лучше.
«Может, она и уверена», – подумала Рафаэлла, но ей самой казалось, что она проснулась после страшного перепоя. Слава Богу, она может двигаться. А это уже прогресс.
– Я хочу домой, – упрямо сказала она.
– Посмотрим, – официально ответила медсестра.
Через час желание Рафаэллы было исполнено. Джордж с Одиль забрали ее, и вскоре она уже лежала в собственной кровати, а рядом играл счастливый Джон-Джон.
Одиль сидела рядом. Джордж, подарив несколько дюжин красных роз, отправился на работу.
– Прости меня, – сказала Одиль.
– Не глупи, это и моя вина. Мне самой хотелось попасть на улицу. Ты меня не принуждала.
– Как лицо?
– Выживу, это просто царапина. Подлец, который ударил меня, скорее всего, носил кольцо. Оно и порезало щеку. Джордж настаивает на операции, а я не против, если останется маленький шрам. Это даже интересно, правда?
– Конечно, нет. Кому нужны воспоминания? Тебя могли убить.
– За что? За сережки и бусы? Ты знаешь, они дураки. Эти парни даже не посмотрели на мои руки, – она продемонстрировала огромный бриллиант, подарок Джорджа. – Кольцо осталось.
– Хорошо.
– Это неважно. Джордж может купить мне дюжину таких, не заботясь о расходах.
– Счастливица. Теперь все изменилось. Куда девалось то время, когда Эдди Мейфэа высасывал деньги из твоей семьи, а потом проигрывал!
– Слава Богу, это в прошлом.
Одиль, сидевшая на краешке кровати, дотронулась до колена Рафаэллы:
– Мы скоро уезжаем, но Руперт поклялся, что мы приедем на твою свадьбу. Дата уже известна?
Рафаэлла покачала головой:
– Мы с Джорджем обсудим это. И как только решим, вы узнаете первыми. Разве когда-нибудь было иначе?
Одиль улыбнулась:
– Надеюсь. Мне не хотелось, чтобы ты обо мне забывала.
Через две недели драма на карнавале была забыта, только маленький шрам напоминал Рафаэлле о том, что она могла лишиться жизни. Но это заставило ее серьезно задуматься о будущем и о том, чего она хочет. Пока Рафаэлла сделала одно доброе дело – родила Джон-Джона. Это так мало, миллиарды женщин рожают детей каждый день. Стоит ли выходить замуж за богатого человека, чтобы беззаботно существовать в роскоши? Джордж просил поскорее назвать день свадьбы, а Рафаэлла просила его подождать.
«Нет. Нужно самой пробиться в жизни, прежде чем опять выйти замуж».
Каждый новый день приносил все большую решимость. И наконец до Рафаэллы дошло. Что она умеет делать? Что действительно любит?
– Джордж, – тихо сказала Рафаэлла. – Я собираюсь стать певицей. Он еще не проснулся:
– Что?
– Певицей, – медленно повторила она. – Буду выступать на эстраде. Он с трудом присел на кровати:
– Как ты себя чувствуешь?
– Отлично.
Джордж решил не перечить.
– Если это развлечет тебя, дорогая, то делай, что хочешь. Рафаэлла нахмурилась:
– Я не спрашиваю твоего разрешения.
– Я понимаю. И просто даю тебе благословение.
Иногда в Джордже появлялись редчайшие качества. Он становился великодушным. Раньше этого не было, но с годами Марако добрел.
Последовали радостные месяцы. Рафаэлла твердо решила стать певицей, и ничто не могло сбить ее с намеченного пути. Она сделала отличный выбор и стала еще ближе к отцу. Люсьен был одним из самых известных оперных теноров в мире, и талант свой Рафаэлла унаследовала от него, хотя и не любила оперу. Ей нравились ритмичные звуки самбы и медленный рвущий душу джаз.
Отец собрал прекрасную коллекцию джазовых пластинок. Ему нравились Билли Холидей, Дина Вашингтон и Сара Вон. Рафаэлла получила эту коллекцию в наследство. Грустные голоса певцов всегда завораживали ее. Ей не нравились хэви-метал, рок и панк-музыка. Бразильские мелодии в соединении с «соул» прекрасно соответствовали ее тембру. Так голос звучал сочнее и выразительнее.
Помощь Джорджа Рафаэлла отвергла. Если хочешь чего-нибудь добиться, нужно пробиваться в одиночку. Он, хотя и весьма неохотно, позволил ей идти своей дорогой.
Рафаэлла начинала карьеру в двадцать три и твердо намеревалась добиться успеха.
Бобби Манделла, 1983
Они сидели в роскошном офисе Николза на верхнем этаже огромного здания. Бобби опять потянулся и налил себе виски.
– Слишком много пьешь, – прямо в лоб заявил Николз. Только этот человек позволял себе так разговаривать с Бобби. Все остальные лизали задницу.
– Да. Подай на меня в суд, – саркастично ответил Бобби.
– Посмотри на себя в зеркало, – настаивал Николз. – У тебя мешки под глазами, как у скаута, который провел несколько бессонных ночей в походе.
– Очень смешно.
– Наживешь язву.
– Ну и что? Я не идеал.
Николз откинулся в кожаном кресле:
– Ты обязан быть в отличной форме для фотосъемки с Лейбовичем. Снимок на обложке журнала «Роллинг стоун» много значит.
– Неужели? Мне это не нужно, – самонадеянно ответил Бобби. Николз решил про себя, что Бобби Манделла зазнался и перестал заботиться о рекламе.
– Нельзя относиться наплевательски к популярному изданию. Всегда помни об этом!
– Это что, в правилах записано? – насмехался Бобби.
– Маленькими буковками. На твоей заднице.
– Ты похож на клоуна, Николз.
– А ты превращаешься в дерьмо.
«Не стоит выслушивать оскорбления, ни от кого. Достаточно обмана Новы. Нельзя позволять Николзу так разговаривать с собой».
– Эй, – угрожающе произнес Бобби. – Если ты хочешь, чтобы я ушел из «Хит Сити», пожалуйста! Я могу получить контракт у «Уор-неров» и где угодно, и они будут на коленях умолять меня.
– Неужели? – ехидно спросил Николз.
– Поверь мне.
– Ты не сможешь уйти, Бобби, – более жестко сказал Николз. – Ты принадлежишь компании «Хит Сити» и не имеешь права сдвинуться с места, – и сделал паузу, чтобы его слова лучше дошли до Бобби. – Кстати, Кармин приезжает на совершеннолетие своей крестной дочери. Он просил, чтобы ты спел там.
Бобби нахмурился:
– О чем ты говоришь?
– Нужно выступить, а потом пообщаться с его друзьями.
– Ты шутишь? Я уже давным-давно не пою на свадьбах и еврейских крестинах.
– Я прошу об одолжении. Специально для Кармина. Он владеет большей частью акций в нашей компании, поэтому отнесись к моей просьбе серьезно.