Чет вспомнилось, когда я был маленьким, мне очень хотелось пройтись по огромной грязной луже в своих новых резиновых сапогах. Эта лужа каждый день манила меня, когда мы возвращались с матерью из садика. Было интересно, какие монстры водятся в темных глубинах, и не провалюсь ли я в нее по пояс. Ведь, как я думал, за тем и придумали резиновые сапоги, чтобы исследовать лужи.
Но я уже тогда точно знал, что моей аккуратной маме будет непонятно и неприятно, вздумай я так поступить, и послушно обходил лужу стороной. Конечно, когда я пошел в школу, а потом в секцию, то уже не был послушным мальчиком, оглядывающимся на маму. Где только мы с пацанами не лазили, какими только домой не возвращались. И в моей жизни много чего еще встречалось, в том числе и лужи.
И все же я навсегда запомнил ту лужу, вернее, не ее, а ощущение незавершенности и словно неправильности — что я мог и не сделал. А в этой семье дети никогда не мучились подобными сожалениями. Им ничего не запрещали, а потом под беззлобную ругань и причитания, отмывали, обсушивали, поили зельями от простуды, залечивали раны и ожоги и опять отпускали познавать мир, ничего не требуя и не запрещая. И это было здорово на самом деле. Вот я и сейчас невольно спрашивал себя — на кой-черт моей правильной маме нужна была та навороченная стиралка?
Мне нравилась семья Уизли, хотя и изрядно удивляла отсутствием порядка и элементарных манер. Они бесили и восхищали одновременно. Глядя на их свободу и сплоченность, я невольно сравнивал их с моей прежней семьей, и часто это сравнение было в пользу Уизли. Я ненавидел себя за это и упрямо гнал эти мысли, словно они чернили и обесценивали мое прошлое, все двадцать девять лет, что успел прожить. Будто привыкая к Уизли, одобряя и принимая, я пятнаю и предаю память о моей настоящей семье. Прошло шесть месяцев, а я все еще колебался, не решаясь сделать окончательный выбор, — порвать с прошлым и принять настоящее. И свое место в нем.
Как только в столовую вихрем заскочили близнецы и отвлекли меня от очередных раздумий, сразу стало шумно. Я ближе придвинул к себе чашку с чаем и весь обратился во внимание — с этими шутниками только и держи ухо востро. Хорошо еще, между нами сидел Перси, так что основные тычки и поддевки приходились на его душу.
Но сегодня первой досталось Джинни. Она с утра была не в духе, и старшие братцы посчитали своим долгом ее развеселить в своем своеобразном стиле.
Пока мать отвлеклась, подливая Артуру кофе, они, под шутливые подначки забросали сестру хлебными шариками. А затем под ее возмущенный вопль оба получили от матери подзатыльники и положенную дозу окриков.
После чего эти двое оставили сестру в покое и докопались до Перси, пытаясь, пока отец не видит, засунуть брату за шиворот червяка — мол, вид у него был чересчур важный, как у жабы. К несчастью для них, Артур заметил. После сделанного вскользь замечания они наконец перестали доводить брата и до конца завтрака развлекались, пихая друг друга. Меня они пока не трогали, а на подначки и насмешки я не велся.
Сам я, как ни старался стать тут своим, так и не смог копировать Рона. И дело не в языковом барьере, который я преодолел за три месяца, когда привык к манере речи новой семьи.
Все Уизли вместе, будто пламя костра, ярко и обжигающе горят, словно у каждого в груди маленький горячий уголек. Я тоже его чувствовал в себе, его невозможно было не ощущать, но я не давал ему разгореться, давил, чтобы он не пожрал того, кем я был раньше. Память — это единственное, что мне осталось от прошлого, и я хранил ее, как мог.
Рон, которого они знали, стал другим человеком. Он уже не горел вместе со всеми, словно не принадлежал этой семье, стоял в стороне, как наблюдатель. И все, даже дети, чувствовали это отчуждение, хотя я сам этого не замечал, думая, что хорошо шифруюсь. Но подслушанный случайно разговор Молли и Артура открыл мне глаза на ситуацию.
Ночью опять не спалось, спустился вниз воды попить. Возвращаясь, услышал приглушенные голоса и замер — встречаться с кем-либо в мои планы не входило.
Дверь в спальню взрослых оказалась приоткрыта, а из нее как раз быстро прошмыгнула крыса Перси. Я только немного не достал, чтобы ее пнуть, так, для проформы, когда та мимо меня проскочила. Конечно, понимал, что анимаг везде шныряет и подслушивает разговоры, чтобы быть в курсе новостей, но какого черта он по спальням взрослых людей шарится? Мало ли чем супружеская пара в спальне занимается. Или этой озабоченной крысе подглядывать нравится?
Короче, я уж было дальше пошел, когда Молли услышал и застыл как вкопанный.