А от берега нёсся шарового цвета катер, оставляя за собой бурун. Сблизившись, катер стал за кормой, отсекая парому путь к нейтральным водам. На паром, по трапу, поднялся суровый молодой парень в форме лейтенанта пограничных войск. Совершенно обычный погранец, если не считать, что форма была не грузинская и даже не советская. Точнее, советская, но устаревшая. Можно сказать, довоенная, или копировавшая ее вплоть до кубарей в петлицах и забавного поясам со звездой. Ну еще чуб. Русый, чисто казачий, с кудряшками, «фартово» налезавшими на козырёк. От чуба веяло такой посконностью, что Кахе захотелось приколоться. Например, взять под козырёк бейсболки, полученной в санатории, где довелось отдыхать, и отрапортовать: «Товарищ лейтенант, разрешите доложить? На вверенном мне судне безобразия не нарушались, водовка не пьянствовалась! Докладывает старший лейтенант погранвойск Вашакидзе. Разрешите получить замечания?» Неплохо бы смотрелось, на фоне клетчатых шорт и распахнутой на груди серой льняной рубашки Кахабера. Естественно, ничего подобного он делать не стал. Зачем? Несмотря на странный вид лейтенанта, шутить с ним не хотелось.
Следом за «командиром» появились четверо бойцов, одетых аналогично начальнику. И пятый. Как раз на нем не было ничего древнего, но именно этот тип и выглядел на общем фоне неправильно. Именно неправильно. Каха ощущал это чуть ли не физически. Мелкий, субтильный, в дешевом камуфляже «подделка под армейский» без знаков различия, он больше всего напоминал ребенка, настолько заигравшегося в войну, что не заметившего, как вырос. А раз не заметил, то и не повзрослел.
— Лейтенант Толкачев, — по-русски представился первый поднявшийся, — пограничная охрана. Здравствуйте, товарищи.
Пассажиры ответили нестройным гулом.
— Я должен сообщить вам неожиданное известие, — продолжил лейтенант. — Пока вы путешествовали вдали от родины, произошло довольно редкое событие. И сейчас вы прибыли к границам не суверенной Грузии, а СССР образца сорок первого года.
Толкачев переждал возникший гул и продолжил:
— Понятно, что это трудно воспринять вот так сразу. Но придется. Такова реальность. Кстати, все понимают по-русски? Нет? Тогда сейчас ваш современник обрисует ближайшие перспективы.
Он кивнул субтильному. Тот вышел вперед, гордо вздернул голову и заговорил:
— Товарищи!
На минутку замолчал, прислушиваясь к гулу: пассажиры еще не пришли в себя от слов лейтенанта. Кто-то переводил его речь соседям, кто-то просто качал головой. Мелкий скривился:
— Ра? Обращение «товарищи» не понравилось? Придется привыкать, господа хомячки и прочая офсетная плесень! — оратор откровенно наслаждался своим положением. — У меня есть новости, плохие и очень плохие. Плохие будут чередоваться с очень плохими и в итоге всё для вас закончится благополучно. Почти.
Он как-то особенно мерзко ухмыльнулся, расправил большими пальцами «комок» под зачем-то надетым поверх красноармейским ремнем и залихватски подмигнул полной женщине в деловом костюме:
— Плохое для вас заключается в том, что втюхивать гербалайф и разрыхлители жира сегодня некому. Правда, кредиты вам платить больше некому, всех этих «Холик-банков» и «Ти-Би-Си» тоже нет. Так что ваши денежки в них накрылись. Вместе с квартирками. И единственное, что может облегчить вашу участь, это доблестный труд на благо великой родины. Стране нужны специалисты. Любые. Даже секретутки с опытом Моники Левински. Нет, свои оральные способности можете применять по желанию, а вот умение нажать на кнопку «ресет» в случае зависания — нужно стране. Ты что-то хотела вякнуть? — спросил он худощавую женщину, напоминавшую Кахе кого-то из российских актрис.
— Я… Мы… У нас… — растерянно произнесла та.
— Дамочка, нажмите на «ресет», вы зависли, и вам надо перезагрузиться, — чернявый повысил голос. — Разъясняю! Волею судьбы вы все оказались в СССР сорок первого года. У власти товарищ Сталин, а проверкой благонадежности занимается товарищ Берия. Все вы, после небольшой проверки в ведомстве Лаврентия Павловича, станете гражданами СССР. И будете работать на благо нашей родины.
— Что, и выбора у нас нет?! — срывающимся голосом вскрикнул холёный господин, похожий на нотариуса, или адвоката.
— Какого выбора? — субтильный широко улыбнулся. — Если вы не хотите жить в СССР, то просите политического убежища у США, Англии, да хоть у Буркина Фасо. Вас никто не будет держать и задерживать. Правда, транспортом обеспечивать тоже никто не обязан. Доберетесь вплавь. И вперед! Мойщики окон с университетскими дипломами там нужны. Вы сможете даже сделать карьеру грузчика в супермаркете. А вы что думали, лафа вечно продолжаться будет? Попили кровь рабочего человека? Теперь наше время!
— Да я!..
— Да, вы можете даже подать в суд в Брюсселе. Если доплывете! Только учтите, СССР договора с Брюсселем не ратифицировал…
С каждым словом чернявого Кахабер удивлялся всё больше. Непонятен был смысл демарша. Зачем нужно подобное разъяснение? Реакция людей вполне предсказуемая, вон пожилая, скромно одетая женщина, держащая на руках крохотную собачонку, посматривает в сторону борта, словно прикидывая, успеет ли она шагнуть за борт? Или уже поздно? Но если такая агитация не нужна…Только ведь эти, в форме, поголовно русские!
Он шагнул к лейтенанту и громко, чтобы слышали все, произнес:
— Старший лейтенант погранвойск Грузии Вашакидзе. Товарищ лейтенант, кто-нибудь из ваших бойцов понимает по-грузински?
— Нет, — удивленно ответил Толкачев. — Но ведь товарищ… — он указал на чернявого.
— Товарищ лейтенант! Этот человек — враг! Его речь — сплошная клевета на Советский Союз.
— Что, сатрап мирового империализма… — по-русски заорал чернявый на Каху и полетел на палубу, сбитый точным ударом. Бойцы сдернули с плеч винтовки. И растерялись. Толпа пассажиров пришла в движение: несколько мужчин бросились вперед, остальные шарахнулись назад.
— Всем стоять! — заорал Кахабер, добавив, уже спокойно. — Товарищ лейтенант, я прошу задержать меня и провести расследование инцидента.
На несколько мгновений на палубе воцарилась тишина. Все замерли. Грузины, почти бросившиеся на штыки. Солдаты с оружием в руках. Валяющийся в отключке «провокатор раздора». И два лейтенанта-пограничника, стоящие друг напротив друга. Наконец Толкачев сказал:
— Убрать оружие. Товарищ Вашакидзе, предъявите документы. Старшина Лихолет, подберите товарища Набичвришвили.
Кахабер подал паспорт.
При виде щита со святым Георгием лейтенант скривился, но и только:
— Пройдете с нами. Вы задержаны для выяснения обстоятельств, — после чего обернулся к бойцу, стоявшему у него за спиной, — Якимчик, проследите, чтобы гражданин забрал свои вещи и проводите его на катер.
Опять повернулся к возмутителю спокойствия и повторил:
— Заберите свои вещи и пройдите на катер. Вы временно задержаны. Ваш паспорт останется у меня.
Каха подошел к «Галке», погладил лоснящейся бок и забрал из салона сумку с ноутом, бритвенными принадлежностями и зубной щёткой.
Василий Сергеевич Нестеренко, директор ЧОП «Фрида»
— Сергеич — Сашку. Гости.
— Кто?
— Пшеки. Джип с пшекской стороны. Кажется, Томек. Его номера.
— Кажется?
— Видно плохо. Процентов семьдесят — он.
— Сейчас буду.
Гляжу на часы. Четыре утра. Ночь не получилась. В смысле, поспать не получилось. С вечера пошушукались с лейтенантом и до утра готовили пшекам сюрпризы, так что если они теперь сунутся, мало не покажется. Атаку мотострелковую бригады на БТРах, а тем более с танками, конечно, не отбить. Но пару рот остановим запросто. И батальону рога пообламываем. Да и бригаде легко не дадимся. А если вспомнить, что за нашей спиной почти десять тысяч бойцов… Кровью умоются. Правда, мы тоже по уши измажемся. Лучше без осложнений обойтись.