Позже маршал вспоминал тот бой как образец офицерской распорядительности, чёткости поставленной задачи и солдатской исполнительности. Войска, твердил он, находясь на марше, должны пребывать в постоянной готовности к бою.
Юшкевич был на несколько лет старше, службу знал основательно. В полку с 1910 года. Лучше разбирался и в лошадях, и в людях. Наставлял своего помощника, когда у того что-нибудь выходило не так. Учеником помощник командира отряда оказался прилежным и способным. Наставления и замечания принимал как должное, терпеливо. Сразу же применял их на деле. Эту удивительную способность схватывать нужное и полезное на лету, впитывать всё рациональное из нового он сохранит на протяжении всей службы. Учиться будет постоянно, жадно и глубоко.
Итак, старый русский полк был расформирован. Кончилась его слава. Последней страницей его истории стало прощальное заседание полкового комитета, которое провёл ещё на фронте избранный из каптенармусов в командиры полка некто А. Иванькин. Протокол сохранил настроение драгун: «Итак, Каргопольский полк, просуществовав около 211 лет, выйдя от грани абсолютизма и дойдя до грани социализма в эпоху полной хозяйственной разрухи и народного бедствия, умер. Слава и честь ушедшему в вечность славному Каргопольскому полку!»
Полк был сформирован в 1707 году из рекрутов Тульской провинции. Участвовал в кампании 1806–1807 годов, в Отечественной войне 1812 года, в Битве народов под Лейпцигом в 1813 году. Во время Русско-турецкой войны 1828–1829 годов отличился в сражении при Боелештах в Малой Валахии. За доблесть и храбрость, проявленные на румынской земле, полк получил надпись «За отличие» на парадные каски. Во время Крымской войны 1853–1856 годов полк дрался под Инкерманом на реке Чёрной.
Первое время кавалеристы Юшкевича выполняли милицейские функции. Отряд поступил в распоряжение Вологодского совета. Других сил и формирований, которые могли бы обеспечивать советскую власть в округе, пока не существовало на многие сотни вёрст.
Первой серьёзной операцией отряда стало усмирение и разоружение «буйного» транзитного эшелона. В те дни с запада на север и восток без конца шли поезда с демобилизованными солдатами. Шли они и через Вологду. Разложившаяся армия возвращала солдат и младших чинов российским губерниям, откуда все эти годы забирала, в основном из деревень, мужиков призывного возраста. Домой ехали мужики, одуревшие от окопного сидения, агитаций анархистов, левых эсеров, большевиков, учредиловцев, прогрессистов и других партий — «истинных патриотов России». На промежуточных станциях эта хмельная, полуголодная и обнаглевшая от безнаказанности орда останавливала эшелон и приступала к экспроприации в пользу революции всего, что можно было пить и чем можно было закусить. Громили магазины и склады, обчищали частные погреба. Ехали домой с оружием и боеприпасами, а потому там, где останавливались, начиналась стрельба. Старая истина словно демонстрировала суть того, что вне окопов и казарм, где дисциплину обеспечивают не только офицеры, но и противник, солдаты превращаются в мародёров и насильников.
Итак, очередной «буйный» прибывал на железнодорожную станцию Вологды. Губернский совет заблаговременно был предупреждён телефонограммой. Приняли решение: силами только что сформированного Каргопольского красногвардейского отряда положить конец бесчинствам демобилизованных.
Поезд прибыл по расписанию. Из вагонов, как и ожидалось, начали выскакивать вооружённые солдаты и заполнять перрон. Вскоре толпа устремилась в сторону вокзальной площади, где находились магазины и привокзальный рынок. Но перед самой площадью в узком коридоре, сдавленном окрестными домами, этот неуправляемый поток неожиданно наткнулся на взвод вооружённых красногвардейцев. По команде рослого командира в длинной, до шпор, шинели: «К бою товьсь!» — взвод, звякнув затворами винтовок, ощетинился штыками и решительно сделал три шага вперёд. Толпа отшатнулась. Пользуясь сумятицей, Рокоссовский крикнул:
— Вы куда, ребята?
Толпа набухала злобой и агрессией:
— А твоё какое собачье!..
— Пошёл ты к…
— Офицер, што ли?
— Братва! Не слушай его! Да мы их, как лягушат, раздавим!
— За что боролись!
— Старым режимом попахивает…
— Эй, длинный! Мы таких, как ты, триста лет терпели!
Рокоссовский поднял руку и указал в сторону дальнего конца перрона:
— Прежде чем взяться за оружие, посмотрите туда.
На перроне и крышах станционных построек стояли пулемёты с заправленными лентами и изготовившиеся к стрельбе красноармейцы.
Толпа затихла. Смолкли даже самые задиристые и горластые.
Рокоссовский, видя, какое впечатление на «диких» произвели пулемётные расчёты, снова поднял руку:
— А теперь, ребята, слушай мою команду! По вагонам!
Возле вагонов разбредающихся солдат встречал Юшкевич с красногвардейцами. «Диких» быстро, пока не опомнились, разоружили.
Вскоре эшелон был отправлен дальше. Через несколько часов точно так же встретили очередной поезд и тоже разоружили его. Так пополняли отрядный арсенал.
Однажды в Вологду из Петрограда прибыл особый, как отстучал железнодорожный телеграф, эшелон. Из него высыпали солдаты и матросы. Выкатили орудия, выгрузили пулемёты. Вывели из вагонов лошадей. Кто такие, понять сразу было невозможно. Действовали энергично, нахально, но без стрельбы и грабежей. Через час прибывшие захватили одну из гостиниц в центре города и стали устраиваться в ней. В окнах установили пулемёты. На площади и в переулках — орудия. Заняв круговую оборону, объявили, что они — особый отряд анархистов и что прибыли в Вологду наводить свой порядок.
Следующей же ночью Каргопольский красногвардейский отряд окружил «крепость» и предложил «особым» сложить оружие.
— В противном случае вынуждены открыть огонь! — жёстко заявил прибывший для переговоров Рокоссовский.
Через несколько часов анархисты согласились на капитуляцию. Большинство из них на ближайших же поездах, чтобы не искушать судьбу, уехали кто на Архангельск, кто на Вятку.
Постепенно в городе и окрестностях воцарился революционный порядок, набеги на вокзал и торговые ряды прекратились.
В феврале 1918 года красногвардейский отряд Юшкевича срочно направили на юго-восток в город Буй — там активизировались эсеры, угрожали бунтом. Каргопольцы прибыли в городок, когда эсеры уже собрали своих сторонников и устроили демонстрацию, выдвинув свои требования. Демонстрация разошлась только после предупредительного залпа в воздух.
Вряд ли кто из бойцов, а тем более командиров отряда мучил себя сомнениями, что вместо привычной армейской службы они, в сущности, выполняют полицейские функции. Сыны своего народа, только что взявшего власть в Петрограде и во всех крупных городах и уездах, они свято верили в народное дело революции и всего того, что она несёт: землю — крестьянам, заводы — рабочим, власть — Советам рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.
После того как Буй затих, каргопольцев перебросили дальше по северной железной дороге в Галич. Здесь народ грозил бунтом в связи с «продовольственными трудностями». А трудности были такие. В январе 1918 года несколько волостей, расположенных за рекой Ветлугой, выступили против ужесточения хлебной монополии и проведения «учёта зерновых запасов населения». Народ заволновался. А народ там оказался непростой — старообрядцы. Местные хроники свидетельствуют: «Заречные волости не случайно проявляли наиболее активную позицию в защите хлебной торговли. Именно здесь проходили торговые пути, по которым хлеб из Вятской губернии доставлялся в неплодородные уезды Костромского края. Часть местных крестьян занималась торговлей хлебом, а другая, кроме этого, весьма успешно выращивала его. Жителей волости по-прежнему, как и девяносто лет назад, объединяла приверженность к старой вере». В феврале зареченские собрали Первый волостной съезд Советов. Делегаты осудили ужесточение хлебной монополии и постановили: решения Галичского совета, значительно урезавшие права хлеборобов и хлебных торговцев, не выполнять. Их поддержали солдаты запасного пехотного полка, дислоцированного в Галиче.