Рокоссовский знал общее положение в Польше и сказал Сталину:
— Для меня там снова может повториться тридцать седьмой год.
— Тридцать седьмого года больше не будет, — ответил Сталин.
Сам Рокоссовский говорил, что его не очень-то прельщала такая перспектива, тем более что польский язык он почти не знал, но просьба Сталина — не простая просьба… Пришлось ехать.
«Я всегда буду поляком в России и русским в Польше», — как-то с горечью заметил он».
Своему боевому товарищу и другу генералу Батову Рокоссовский рассказывал, что предложение Сталина о переходе на службу в Войско Польское он воспринял, мягко говоря, «со смешанным чувством». Но ответил: «Я солдат и коммунист. Я готов поехать».
Нехорошее предчувствие поселилось в нём с самого начала. Позади уже была история с «уходом» маршала Жукова и ссылка его, вчерашнего триумфатора, в Одессу командовать едва ли не самым маленьким военным округом. 1 июня 1946 года на заседании Военного совета были выдвинуты обвинения против Жукова: зарвавшийся бонапартист, представляющий угрозу для партии и правительства… В приказе, который был вскоре зачитан во всех воинских частях, говорилось: «…Маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстранённых от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым правительству и Верховному Главнокомандованию». В первоначальной редакции это вполне тянуло на приговор. Маршалы, однако, выступили против тяжких политических обвинений, признав грубость Жукова по отношению к подчинённым следствием его тяжёлого характера. По воспоминаниям маршала Конева, Рокоссовский тоже выступил на том заседании: «Очень дипломатично он отметил, что никак не разделяет обвинения в адрес Жукова в том, что он политически опасный человек, нечестный коммунист». Конечно, Жуков чувствовал себя обойдённым, когда в послевоенной иерархии ему был предложен громкий, но в реальности малозначительный пост главнокомандующего Сухопутными войсками, ограниченного вышестоящими структурами Генштаба и Наркомата Вооружённых сил СССР. При том, что заместителем наркома (Сталина), а по существу, главой военного ведомства был назначен Н. А. Булганин, бывший при Жукове членом Военного совета фронта. К тому же ему, человеку, мягко говоря, мало разбиравшемуся в военном деле, было поспешно присвоено маршальское звание. Сам этот факт унижал фронтовых маршалов, добывавших свой полководческий жезл в битвах и походах.
Итак, Польша.
6 ноября 1949 года Болеслав Берут обратился к Государственному совету и Совету министров Польши с заявлением следующего содержания: «Принимая во внимание, что маршал Рокоссовский является поляком по национальности и пользуется популярностью в польском народе, мы обратились к советскому правительству с просьбой, если это возможно, направить маршала Рокоссовского в распоряжение польского правительства для прохождения службы в рядах Войска Польского. Советское правительство, учитывая дружественные отношения, которые связывают СССР и Польшу… выразило согласие удовлетворить просьбу…»
В апреле 1949 года был создан военный блок НАТО. С тех пор американские войска расквартированы в Европе на постоянной основе. В том же году Германия разделилась на два государства. Спустя шесть лет ФРГ присоединится к Североатлантическому военному блоку. В ответ по инициативе Советского Союза будет создан военный блок социалистических государств — Варшавский договор.
Но пока Сталина устраивал и такой паритет: под рукой у надёжного Рокоссовского было и Войско Польское, и Северная группа советских войск со штаб-квартирой в «Маленькой Москве».
А между тем Рокоссовскому в его родной Польше ещё предстояло снова стать поляком.
Когда он был произведён в маршалы Польши и надел польский мундир с золотым шитьём, в своём первом приказе солдатам, офицерам и генералам Войска Польского писал: «Мне выпало на долю в течение многих лет служить делу трудящегося народа в рядах героической Советской Армии. Волею военной судьбы я был командующим тем фронтом, в составе которого героически сражались на славном пути от Ленино через Варшаву, Гданьск, Гдыню, Колобжег, Поморский Вал, вплоть до Берлина солдаты вновь возникшего Войска Польского, солдаты 1-й дивизии, а позднее и 1-й армии… Во исполнение обязанностей, возложенных на меня Страной и Президентом, во исполнение обязанностей перед польскими трудящимися и польским народом, среди которого я вырос и с которым всегда чувствовал себя связанным всем своим сердцем, а также перед братским советским народом, который воспитал меня как солдата и полководца, я принимаю доверенный мне пост, чтобы все свои силы посвятить дальнейшему развитию и укреплению нашего Войска Польского и обороны Речи Посполитой…»
Такие приказы пишутся один раз в жизни, и то не всегда и не всеми.
Рокоссовский в Войске Польском был не единственным русским. Ещё когда бои шли в Белоруссии, дивизию имени Тадеуша Костюшко, а потом части 1-й польской армии комплектовали советскими офицерами и специалистами. Русскими были даже командиры батальонов и рот, не говоря уже об артиллеристах, связистах, танкистах. Вот они-то и пришли в новую польскую армию вместе со своим маршалом. В кратчайшие сроки советские офицеры помогли республике создать боеспособные вооружённые силы, оснащённые современным оружием и способные решать самые сложные боевые задачи.
Рокоссовский регулярно ездил в Москву и всякий раз бывал на приёме у Сталина. Содержание их бесед неизвестно. Во всяком случае, они разговаривали, конечно же, не о погоде на побережье Балтийского моря и не о прелестных польках.
Что и говорить, в родной, но давно уже забытой Польше Рокоссовскому пришлось нелегко. Но ведь и маршалу Жукову, воскликнет читатель, в Одессе, а потом и на Урале жилось и служилось непросто! Знакомый нам по ленинградскому «Крестовскому» периоду Владимир Вацлавович Рачинский размышлял в своих воспоминаниях о маршале: «По просьбе польского правительства он вернулся в Польшу. Занимал высокий пост министра обороны ПНР. Он тоже знал хорошо польский язык. Любил свою родину. Был польским патриотом. Но, как можно понять его историю, здесь, в России, он среди русских был поляком, а там, в Польше, среди поляков он был русским, советским. Может, некоторым это и трудно понять, понять эту двойственность положения. Такая двойственность возникает у людей, потерявших при тех или иных условиях свою родину. В сущности, это тяжёлая психологическая драма многих миллионов различных эмигрантов».
Но Рокоссовский эмигрантом-то и не был. Родился в Российской империи, в Русской армии служил и воевал в Первую мировую войну.
Драмой его жизни стала попытка возвращения в ту часть бывшей империи, где уже царствовала другая культура, другая жизнь. Даже язык здесь изменился. В прежний дом, как известно, возврата нет. А ещё замечено: никогда не возвращайся туда, где когда-то был счастлив…
Той Варшавы — рая его детства — уже не существовало. И той Польши — тоже. И конечно же, Рокоссовский — человек тонкой душевной организации — всё это понимал и многое предвидел. Возможно, именно поэтому во время разговора со Сталиным на Ближней даче попытался отказаться от польского мундира. Он уже послужил в Польше, увидел её, понял, что прежней Польши нет и не будет уже никогда. Иллюзии растаяли ещё в 1944 году, когда он с войсками стоял перед Вислой и разглядывал в бинокль Варшаву. С Варшавой и Польшей его теперь связывали только сестра и солдатский долг перед тем, кто по-прежнему оставался для него Верховным главнокомандующим.
Польскую армию Рокоссовский со своими генералами и офицерами создал. Положил на служение Rodzinny Polska и её армии самые зрелые годы своей жизни, знания, опыт, талант и здоровье. Благодарность поляков тоже была вполне искренней.
Вскоре на построениях дивизий и частей, куда он выезжал с инспекцией, из рядов стали раздаваться выкрики: «Marszalek, Urlop w Rosji!» или «Precz czerwona marszalka!»[139]. Дважды в Рокоссовского стреляли. Первый раз в 1950 году во время инспекции артиллерийских частей в Люблине. Стреляли из пистолета. «Выстрел был произведён с большого расстояния, и пуля пролетела мимо, — рассказывал Рокоссовский. — Стрелявшего не нашли. Через три месяца в Познани по моей машине дали автоматную очередь. Оказался раненым сопровождавший офицер, было разбито вдребезги заднее стекло, но я не пострадал. И на этот раз стрелявших не нашли. Выступали против меня в основном бывшие участники Армии Крайовой и формирований Национальных Вооружённых Сил. Поэтому работать в Польше было трудно».