Рокоссовского направили в Ленинград на Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава в сентябре 1924 года, почти сразу после операции в таёжных уездах. Рокоссовский принял новое направление как награду.
Юзеф Клиндер по итогам той операции получил благодарность от своего руководства «за беспощадную и успешную борьбу с контрреволюцией и поимку одного из главных руководителей контрреволюции на Дальнем Востоке генерала Мыльникова».
Обучение длилось год. Первый раз после полковой учебной команды — на целый год! — он был направлен с войны на учёбу.
Группа подобралась крепкая. Однокашниками Рокоссовского оказались будущие маршалы Г. К. Жуков, А. И. Ерёменко, И. X. Баграмян, а также талантливые танковые генералы П. Л. Романенко, М. И. Савельев и другие.
Иван Христофорович Баграмян, оставивший яркие записки о ленинградских днях и курсах, отмечал как наиболее памятное: «Особую симпатию в группе вызывал к себе элегантный и чрезвычайно корректный Константин Константинович Рокоссовский. Стройная осанка, красивая внешность, благородный, отзывчивый характер и великолепная спортивная закалка, без которой кавалерист не кавалерист, — всё это притягивало к нему сердца товарищей. Среди нас, заядлых кавалеристов, он заслуженно считался самым опытным конником и тонким знатоком тактики конницы». Там же: «Константин Константинович выделялся своим почти двухметровым ростом. Причём он поражал изяществом и элегантностью, так как был необычайно строен и поистине классически сложён. Держался он свободно, но, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка, освещавшая его красивое лицо, притягивала к себе. Эта внешность как нельзя лучше гармонировала со всем душевным строем Константина Константиновича, в чём я вскоре убедился, крепко, на всю жизнь, сдружившись с ним».
Баграмян очень точно уловил и выразил особенности и внешности, и характера Рокоссовского. Благородство, застенчивость… Добрая улыбка… Фотографии, запечатлевшие нашего героя в тот период службы, подтверждают слова однокашника и сослуживца. Перед объективом он никогда не приосанивался, не принимал поз, не старался казаться «в деле». Замирал на мгновение, пока фотограф сделает свою работу. Отсюда и добрая, почти мальчишеская улыбка.
Но внутри… Внутри он продолжал оставаться тем, кого сформировала в нём война и служба, — железным всадником, туго перетянутым ремнями Красной армии и судьбы.
Все эти годы кроме войны, штабной работы, забот об эскадронах и лошадях он много и целеустремлённо занимался самообразованием. Юлия Петровна, став его женой, тут же перешла на работу в гарнизонную библиотеку, приносила домой много книг, журналов. Часть из них заказывал он, что-то, зная его интересы и вкусы, рекомендовала она.
На курсах Рокоссовский открыл для себя мир военной теории Карла фон Клаузевица. Он погрузился в его труды и мысли. Заучивал наизусть, буквально вбивал в память главные постулаты этого гениального германца, один из которых гласил: «Военное дело просто и вполне доступно здравому уму человека. Но воевать сложно».
Вместе с ним в группе проходил обучение и ещё один курсант, который буквально бредил Клаузевицем, — Георгий Жуков. Они подружились. Дружбу эту, непростую, прерывистую, но последовательную, как трассирующий полёт пули, они пронесут через всю жизнь и сохранят навсегда.
В те ленинградские дни они частенько сходились в состязании: кто лучше держится в седле, кто искуснее владеет шашкой. Жуков зачастую брал напором, ловкостью, быстротой, но Рокоссовский оказывался более умелым в технике владения и конём, и клинком.
Курсами руководил герой Гражданской войны Виталий Маркович Примаков. И Примаков, и Уборевич, направивший на курсы своего лучшего комполка, будут расстреляны в 1937 году по «делу Тухачевского».
Рокоссовского уважали на курсах за порядочность, за умение дружить, за то, что на его гимнастёрке поблёскивали целых два ордена Красного Знамени. Ордена Красного Знамени были у многих курсантов — Жукова, Густишева, Романенко, Никитина. Но два — только у Рокоссовского и начальника курсов Примакова. Впрочем, надевая ордена, Рокоссовский грудь колесом не выгибал. И это тоже было частью его внутренней культуры.
О своём однокашнике Жукове Рокоссовский вспоминал: «С Г. К. Жуковым мы дружим многие годы. Судьба не раз сводила нас и снова надолго разлучала. Впервые мы познакомились ещё в 1924 году в Высшей кавалерийской школе в Ленинграде. Прибыли мы туда командирами кавалерийских полков: я — из Забайкалья, он — с Украины. Учились со всей страстью. Естественно, сложился дружеский коллектив командиров-коммунистов, полных энергии и молодости. Там были Баграмян, Синяков, Ерёменко и другие товарищи. Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату — всё ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего.
В самом начале тридцатых годов наши пути сошлись в Минске, где мне довелось командовать кавалерийской дивизией в корпусе С. К. Тимошенко, а Г. К. Жуков был в этой же дивизии командиром полка. Накануне войны мы встретились в ином качестве: генерал армии Жуков командовал округом, а я, в звании генерал-майора, — кавалерийским, а затем механизированным корпусом. Георгий Константинович рос быстро. У него всего было через край — и таланта, и энергии, и уверенности в своих силах.
И вот на Западном фронте во время тяжёлых боёв на подступах к Москве мы снова работаем вместе…»
О подмосковных боях 1941 года наш рассказ впереди. До них ещё 16 лет жизни, наполненной событиями, порой самыми неожиданными и даже трагичными.
Глава восьмая
МИССИЯ В МОНГОЛИИ
…Считать его достойным продвижения на должность командира отдельной кавбригады вне очереди и на должность командира кавдивизии в очередном порядке.
Год прошёл — словно канюк-курганник пролетел над забайкальской сопкой. Настало время расставаться с большим городом, с его ярко выраженной столичной архитектурой, с уютными скверами, с Невой и набережными, заполненными красивыми людьми. Ленинград чем-то напоминал Варшаву. Один из мостов на Васильевский остров настолько напоминал Николаевский мост в Варшаве в конце Иерусалимской аллеи, что, когда он смотрел вниз, ему порой казалось, что там текут воды Вислы…
После завершения обучения краскомы разъехались к местам дислокации своих полков. Кто в Белоруссию, кто в район Киева, кто южнее. Рокоссовский поехал служить в свою далёкую Бурятию.
В сущности, он возвращался домой. Ведь там, в Забайкалье, его ждала семья — молодая жена и дочь. Дочь родилась 17 июля 1925 года, назвали её красивым и редким именем — Ариадна.
Его 27-й кавполк к тому времени был уже переформирован и получил другую нумерацию — 75-й. Из приказа по 5-й Кубанской отдельной кавалерийской бригады от 7 сентября 1925 года: «Возвратившегося по окончании старшего класса кавалерийских курсов усовершенствования комсостава РККА в городе Ленинграде командира 75-го кавполка Рокоссовского К. К. с 1 сентября сего года полагать налицо и вступившим в командование полком с 6 сентября».
В 1926 году новое назначение: командир бригады Зуба-вин убыл на учёбу, на те же Ленинградские курсы, а Рокоссовскому поручили 5-ю Кубанскую отдельную. Хозяйство большое, три полка: 73, 74 и 75-й со штабом близ Верхнеудинска.
Местные хроники сохранили свидетельства, что, будучи исполняющим обязанности командира кавбригады, Рокоссовский успевал заниматься не только боевой учёбой, но «должное внимание уделял политической и воспитательной работе в войсках», «поддерживал тесные отношения с местными партийными органами».
Но исполняющему обязанности командира кавбригады в это время довелось общаться не только с Бурят-Монгольским обкомом РКП(б). Как известно, одной из основных проблем в войсках и в мирное время, и в боевой обстановке является обеспечение, в том числе продовольствием и фуражом. Паёк у красноармейцев был скудноват. А места дислокации полков оказались довольно богаты разной живностью — зверь, рыба, дичь. Но охотиться и рыбачить военным строго запрещалось: рыбные ловли и охотничьи угодья принадлежали бурятам; за веками установленным порядком внимательно следило местное духовенство, и любое нарушение могло повлечь расстройство взаимоотношений с буддийскими ламами, а значит, с бурятами.