Кузнецов курировал Сухиничскую операцию и раскритиковал её в пух и прах. По поводу дальнейших частных ударов 16-й армии по немецким опорным пунктам он тоже высказывал своё неудовлетворение. О недостатках в организации наступательных действий 16-й армии Кузнецов постоянно докладывал Жукову, однако ни в распоряжениях, ни даже в телефонных переговорах Рокоссовский не почувствовал, что комфронта как-то на эти замечания и пожелания реагирует. А однажды просто посоветовал не обращать внимания на назойливого инспектора и спокойно продолжать командовать армией.
Не добившись желаемого, Кузнецов перебрался в 61-ю армию и там стал допекать генерала М. М. Попова[71]. Постоянно звонил в штаб фронта и доносил об упущениях и недостатках работы командарма-61. Однажды, когда Кузнецов раскритиковал очередные мероприятия генерала Попова, не выдержал и сам Жуков: приказал Кузнецову немедленно вступить в командование 61-й армией «и показать, на что сам горазд». Кузнецов спохватился, понял, что перегнул, попытался пойти на попятный: мол, после его указаний Попов теперь и сам справится с делами, выправит положение. Но Жуков был непреклонен.
Не прошло и месяца, и противник, почувствовав ослабление давления 61-й армии, предпринял серию контратак, отбил важнейшие опорные пункты и опасно вклинился в оборону — местами до 30 километров. Видя неладное, Жуков спешно удалил крымского полководца из 61-й армии.
Взятие немецкого опорного пункта Попково Рокоссовский считал большой удачей. В Попкове оборону держал крупный гарнизон — до двух тысяч человек. Окопанные танки, артиллерия и миномёты на тщательно замаскированных огневых позициях. Ими был пристрелян каждый метр предполья.
Оборону сломили. Попково взяли. Появилась возможность для нового манёвра.
Именно в те дни, когда в районе Попкова всё гремело и горело, Рокоссовский получил наконец письмо от жены. Юлия Петровна нарушила обет молчания. Женское сердце дрогнуло. То письмо не сохранилось. Но в ответном послании Константина Константиновича можно прочитать многое:
«Милая Люлюсик!
Наконец-то получил от тебя целую пачку писем. Всё это передал мне лично корреспондент «Правды», побывавший у тебя. Сижу, перечитываю письма и переживаю медовый месяц. Никто мне тебя не заменит, и никого мне не надо. Не грусти, Lulu, бодрись и верь, что мы с тобой встретимся и опять заживём по-прежнему. Целую тебя, мой светлый луч, бесчисленное количество раз.
Любящий тебя твой Костя.
17 февраля 1942 года».
Вечером 8 марта в Сухиничах намечалось торжественное собрание по случаю Международного женского дня. Накануне из-за частых обстрелов городских кварталов многие жители покинули свои дома и разбрелись по окрестным деревням. Там было спокойнее. Но после взятия Попкова, когда линия фронта значительно отодвинулась, люди стали возвращаться.
От Попкова до Сухиничей Рокоссовского домчали аэросани Отдельного аэросанного батальона, который только что успешно атаковал лыжный десант противника, прорвавшийся в тыл и опасно оседлавший одну из дорог. Немецкий отряд оказался довольно большим, до двух лыжных рот. Аэросанный батальон буквально раскромсал их внезапным нападением и мощным пулемётным огнём. Бойцы захватили пленных. Их предстояло допросить в штабе армии.
Серия снарядов разорвалась рядом со штабной избой. И через небольшую паузу ещё один. Звякнуло оконное стекло. Стало трудно дышать. И Рокоссовский выдохнул:
— Ну, кажется, попало…
Глава семнадцатая
ТИШИНА ЛИСТВЕННИЧНЫХ АЛЛЕЙ
Милая Lulu, не скучай, помни, что я мысленно нахожусь с тобой. Тебя люблю и только о тебе думаю…
Из Козельска, из тылового армейского госпиталя, Рокоссовского на самолёте отправили в Москву.
Земский доктор, испанские санитары и врачи козельского госпиталя сделали всё необходимое и для спасения жизни раненого, и для последующего выздоровления. Ранение оказалось тяжёлым, проникающим. Были пробиты лёгкие, задет позвоночник.
В Москве Рокоссовского поместили в госпиталь, расположенный в одном из зданий Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева.
Как известно, в госпитале он лежал до 22 мая, а 26-го под Сухиничами уже планировал со своим штабом атаку на Жиздру — районный город к юго-западу от Сухиничей.
А пока — белая палата для старшего офицерского состава. За окнами — тишина лиственничных аллей. Во время войны многие студентки и аспирантки знаменитой Сельхозакадемии стали санитарками и медсёстрами и ухаживали за ранеными тут же, в своих аудиториях и учебных кабинетах. Некоторые из них впоследствии вспоминали, как по очереди украдкой ходили в офицерский корпус, чтобы хотя бы одним глазком заглянуть в палату, где лежал, медленно приходя в себя, молодой красивый генерал. Он был похож на Андрея Болконского, раненного при Аустерлице, к которому, согласно сюжету, должна была явиться Наташа Ростова…
И она явилась.
Однажды, когда генерал уже чувствовал себя лучше, но ещё не вставал, к нему в палату пришла Валентина Васильевна Серова. В госпиталь знаменитая артистка приехала с концертной группой. И её попросили выступить перед раненым генералом, порадовать его, томящегося в одиночестве, своим ярким искусством. Выступление закончилось знакомством и выражением взаимных симпатий. Учитывая темперамент Серовой, простое знакомство, как вскоре стало очевидным, угрожало перерасти в нечто большее.
Биографы Валентины Серовой говорят о том, что первая же встреча с генералом, его выразительные голубые глаза и высокая культура, сквозившая и в жестах, и в манере вести беседу, сразили пылкое сердце актрисы.
В тот же вечер она объявила своему гражданскому мужу, поэту и военному журналисту Константину Симонову, что полюбила другого.
Впоследствии свою бурную фантазию она трансформировала в миф тайной любви актрисы и генерала. Миф подхватила публика, мгновенно растиражировала его в различных вариациях и версиях. Так была создана легенда, которая постепенно стала апокрифом. И теперь в той истории, пожалуй, уже невозможно правду отделить от вымысла.
Валентина Серова — третья блондинка, как называли её в артистических кругах (после Любови Орловой и Марины Ладыниной), — до войны снялась в нескольких фильмах и сразу стала любимицей публики. Её героини — пылкие, жизнерадостные красавицы, излучающие любовь и доброту. Первый муж актрисы, «сталинский сокол» Анатолий Серов, погиб в 1939 году во время испытаний нового самолёта. После гибели мужа, которого Серова, кажется, будет любить всю жизнь, она станет частой гостьей так называемых «кремлёвских посиделок». Иногда во время правительственных приёмов вождь сажал её и вдову Валерия Чкалова Ольгу Эразмовну рядом с собой. Однажды во время очередной встречи в Кремле, улучив момент, Серова обратилась к Сталину с просьбой «предоставить ей новую квартиру вместо той, в которую она с Анатолием въехала незадолго до его гибели». Просьба Серовой была тут же удовлетворена — ей предоставили пятикомнатную квартиру в Лубянском проезде, где совсем недавно жила семья маршала А. И. Егорова, расстрелянного в 1939 году во время Большого террора. Вскоре она познакомилась с молодым поэтом и драматургом Константином Симоновым. Завязался роман. Впрочем, девушка с характером лишь снисходительно принимала любовь Симонова.
И вот весной 1942 года в её сердце вспыхнуло новое чувство. Серова зачастила в Тимирязевку. Рокоссовский же, догадавшись о причине частых появлений третьей блондинки Советского Союза в своей палате, после безуспешных переговоров выставил у дверей караул: буквально приказал дежурным больше не пускать к нему актрису.
По другим версиям, их встречи продолжались. И якобы генерал даже подарил Серовой часики с гравировкой: «ВВС от РКК». И, выписавшись из госпиталя, жил у неё в московской квартире несколько дней.
71