В день вступления в командование войсками Донского фронта Рокоссовский писал семье:
«Дорогие мои Lulu и Адуся!
Перелёт к новому месту совершил благополучно. Уподобился перелётной птице и потянул на юг.
К работе приступил с первого же дня и со всем остервенением и накопившейся злобою направил усилия на истребление фрицев — этой проказы. Прежняя вера в то, что недалеко то время, когда эта проказа будет уничтожена, не покидает меня, а с каждым днём всё усиливается. Наступит время, и фрицы будут биты так же, как били их при Александре Невском («Ледовое побоище»), под Грюнвальдом и ещё много кое-где.
Теперь немного о себе. Здоров и бодр. Несколько дней жил в балке, в землянке, чаще бывал в разъездах. Теперь живу временно в деревянном домике. Вот это подлинная избушка на курьих ножках. Возможно, в недалёком будущем условия улучшатся, но некоторое время ещё придётся возвращаться в землянку.
Здешняя местность — это копия Даурии. И, когда я вылез из самолёта, невольно стал искать глазами даурский городок. Растительности никакой. Голые сопки и степи. Уже несколько дней дует сильный ветер и поднимает столбы пыли. Придётся заводить себе очки, а то начали болеть глаза. Зато зубы чистить не надо — прочищаются песочком, который постоянно трещит на зубах.
По вас скучаю очень сильно. Эта тоска усиливается сознанием большой удалённости… Душою же чувствую вас рядом с собой. Как живёте вы? Пишите обо всём. Буду рад получить от вас весточку. Сознание того, что там, вдали, живут дорогие мне два существа, думающие обо мне, вливает тепло в мою душу, придаёт мне бодрости и сил.
Ваш К. Рокоссовский».
Целой серией намёков он объяснил жене и дочери, что направлен в более удалённые от Москвы места, «на юг», в степь, продуваемую ветрами и изрезанную балками. Более точные координаты сообщить не мог.
Новый его фронт лежал в степях, растянувшись на 400 километров. Рокоссовский сразу же поехал знакомиться с людьми и хозяйством.
Правый фланг фронта замыкала 4-я танковая армия, довольно сильная — девять стрелковых дивизий, но — при четырёх танках. В шутку армию называли «четырёхтанковой». Оборонялась она в междуречье Дона и Волги на участке протяжённостью 30 километров. Дивизии 4-й армии занимали весьма выгодную позицию в общей картине сражения: охватывая обширный плацдарм на западном берегу Дона, они имели возможность устойчиво обороняться и одновременно атаковать противника всякий раз, когда он пытался наступать на Сталинград с севера. Вскоре 4-я танковая была преобразована в 65-ю общевойсковую и её возглавил вызванный из-под Брянска генерал Батов. С этого времени за участок в междуречье Дона и Волги Рокоссовский был спокоен.
Дальше на участке в 50 километров оборонялась 24-я армия генерала И. В. Галанина[80]. Правый её фланг выходил к Дону. Задача армии — держать глухую оборону и одновременно атаковать в направлении «коридора», прорубленного немцами к Волге.
Левофланговая 66-я армия упиралась левым флангом в Волгу и буквально нависала над Сталинградом, над опасным «коридором». Её непосредственной задачей как раз и было — ликвидировать опасный «коридор» и обезопасить сталинградскую группировку наших войск с севера. 66-й армией командовал генерал Малиновский[81].
Встреча двух будущих маршалов, которые станут символами нашей победы, произошла при довольно необычных обстоятельствах.
На командном пункте Малиновского не оказалось. Докладывал Рокоссовскому начальник штаба армии. Командующий выслушал доклад начштаба и спросил, где Малиновский.
— Родион Яковлевич убыл в войска, — ответил тот.
— Странно, он знал, что я выехал в расположение армии, и не дождался…
— Сейчас мы его вызовем на КП. — И начштаба сделал знак телефонистам. — У нас со всеми полками хорошая, устойчивая связь.
Рокоссовский остановил его:
— Не надо, я его найду сам.
Это был его стиль — знакомиться с войсками и командирами на месте, на передовых НП, с попутной инспекцией оборонительных сооружений и расстановки войск.
Ни на КП дивизии, ни в штабе стрелкового полка Малиновского он не нашёл.
— Что ж, пойдёмте дальше. — И первым двинулся по ходу сообщения в сторону батальонных позиций.
Стены и накатник ротного НП содрогались от частых взрывов снарядов. Выслушав доклад Малиновского, Рокоссовский заметил, что, по всей вероятности, ротная позиция не самое удобное место для руководства войсками… На что Малиновский ответил:
— Зато здесь начальство не очень донимает.
Шутку командарма Рокоссовский принял с пониманием, но уже в следующую минуту снова заговорил о деле. «Расстались мы друзьями, — вспоминал маршал, — достигнув полного взаимного понимания. Конечно, на армию возлагалась непосильная задача, командарм понимал это, но обещал сделать всё от него зависящее, чтобы усилить удары по противнику.
С отдельных участков нашей обороны хорошо просматривались вражеские позиции. После ожесточённых боёв там осталось много подбитых танков — и немецких, и наших. Бойцы такой рубеж прозвали танковым полем. Это был крепкий орешек. Под сожжёнными машинами гитлеровцы вырыли окопы. Мёртвые танки превратились в труднопреодолимые огневые точки. Штурм их нам стоил очень дорого».
Немцы занимали старые позиции внешнего обвода города, улучшив их и приспособив к жёсткой обороне. За «коридором» сражалась, цепляясь за каждым квартал и каждый дом, 62-я армия соседнего Юго-Восточного фронта. Именно туда, в Сталинград, по Волге шли резервы и подкрепления. 66-ю армию Малиновского, стоявшую перед «коридором», Ставка резервами не баловала. При том, что задача стояла прежняя — разрубить «коридор» и сомкнуть фланги с 62-й армией и, следовательно, образовать с соседним фронтом единую оборону.
Из книги «Солдатский долг»: «Ставка присылала под Сталинград стрелковые, танковые и артиллерийские части. Большинство их немедленно перебрасывалось через Волгу в город. Кое-что перепадало и Донскому фронту. Но это пополнение не могло возместить потери, которые мы несли в контратаках.
Противник в городе уже в трёх местах прорвался к Волге. Учитывая тяжёлое положение 62-й армии, Ставка приказала провести в октябре наступательную операцию. К этому привлекались войска двух фронтов. Наш Донской активными действиями с плацдармов на Дону должен был сковать врага, с тем чтобы он не смог перебрасывать подкрепления в район Сталинграда. В это время наша 24-я армия своим левым флангом во взаимодействии с 66-й армией должна была разгромить вражеские части севернее города и соединиться с войсками 62-й армии Сталинградского фронта. Для этой операции нам разрешалось использовать семь стрелковых дивизий, прибывавших из резерва Ставки. Никаких дополнительных средств усиления (артиллерия, танки, самолёты) фронт не получал. В этих условиях трудно было рассчитывать на успех. Группировка противника опиралась здесь на хорошо укреплённые позиции.
Поскольку главная роль в предстоявшем наступлении отводилась 66-й армии, я переговорил с Малиновским.
Тот стал меня упрашивать не направлять в бой семь новых дивизий:
— Только напрасно потеряем их.
На наше счастье, к намеченному Ставкой сроку из семи дивизий мы получили только две. Они и были переданы 66-й армии. Остальные запоздали, и мы оставили их в резерве фронта. Впоследствии они сыграли большую роль.
Как и следовало ожидать, наступление было безуспешным. Войска Донского фронта не смогли прорвать оборону противника. Наступление Сталинградского фронта тоже не достигло поставленной цели. И всё же противник был вынужден удерживать свою группировку в междуречье, а это оказывало большое влияние на дальнейший ход событий под Сталинградом.
Неприятельским войскам пришлось топтаться на месте. Они не могли продвинуться ни на Волге, ни на Кавказе. Безмерно растянувшиеся коммуникации доставляли врагу всё больше хлопот…
80
81