— Стой! — приказал Мозжухину Рокоссовский.
Вместе с Вороновым они вышли из машины. Впереди колонны маршировал обер-лейтенант, на груди его была приколота картонка с надписью: «В Сибир».
— Куда следует колонна? — спросил Рокоссовский через переводчика обер-лейтенанта.
Тот ответил, что на вокзал, что перед отправкой их построил советский офицер и приказал следовать по этому маршруту, а там — «в Сибир».
— А почему — в Сибирь? Почему такая надпись?
— Господин генерал, все ваши офицеры говорили, что пленных всегда отправляют в Сибир. Поэтому я изготовил надпись, чтобы было ясно, куда нас направлять, и не мёрзнуть на перроне.
Рокоссовский засмеялся:
— У нас и без Сибири места вам хватит. А листок — снять! Затем распорядился выделить из состава личной охраны конвоира с автоматом для сопровождения колонны к месту назначения.
Когда прилетели в Москву, произошло нечто не менее забавное.
Самолёт плюхнулся в снежное крошево. Воронов выглянул в открытый дверной люк и вдруг отступил назад:
— Вы посмотрите-ка, Константин Константинович, туда ли мы попали?
Рокоссовский выглянул из самолёта. Возле трапа стояли офицеры, вид которых был более чем странным: на их плечах сияли золотые и зелёные погоны с красными и малиновыми просветами.
Генералы на миг опешили, потом посмотрели по сторонам и, узнавая знакомый пейзаж, успокоились.
— Новая форма, — сказал Рокоссовский.
— Да, надо привыкнуть, — отозвался Воронов, преодолевая неловкость.
Золотопогонные окружили их, начали поздравлять с победой. Некоторые спрашивали, не привезли ли они с собой Паулюса.
Рокоссовский невольно залюбовался встречавшими, их погонами, выправкой. Особенно браво выглядели молодые офицеры в узких шинелях, перетянутых новенькими ремнями. Повеяло кавалерийской юностью.
С аэродрома — сразу в Кремль. Сталин их уже ждал. Оба высоченные, под два метра ростом, они вытянулись перед Верховным в своих старопокройных френчах с петлицами. Сталин тут же вышел из-за стола и протянул им руку:
— Поздравляю вас! Поздравляю с успехом!
Потом началось обсуждение новых задач. Сталин, по обыкновению, расхаживал по кабинету с потухшей трубкой в руке. Время от времени подходил к карте, вглядывался то в неё, то в лица своих генералов, задавал вопросы. Особенно интересовался подробностями операции под Сталинградом. В завершение разговора сказал:
— Ставка решила дать вам, товарищ Рокоссовский, новую задачу. И мы надеемся, что вы её выполните так же блестяще, как в Сталинграде. От того, насколько успешно вы её решите, зависит очень многое. В Генеральном штабе вам всё разъяснят подробно. Желаю успеха!
В тот же день Рокоссовский и Воронов побывали у М. И. Калинина, который вручил им ордена Суворова 1-й степени. За Сталинградский триумф орден Суворова 1-й степени № 1 получил Жуков; № 2 — Василевский; № 3 — Воронов. Рокоссовскому вручили орден Суворова 1-й степени № 5.
В Генштабе Рокоссовского встретил Василевский.
Под Сталинградом они не ладили. Когда Василевский попытался решительно вмешаться в дела, которые должен выполнять командующий фронтом и его штаб, Рокоссовский с той же решительностью дал ему понять, что этого он не потерпит, что помощники ему не нужны. После нервных консультаций со Ставкой, а вернее с Верховным главнокомандующим, Василевский из штаба Донского фронта перебрался на соседний Юго-Западный. Рокоссовский не мог простить Василевскому изъятия из его войск мощной 2-й гвардейской армии. По прошествии лет старый спор маршалы всячески пытались заретушировать. Но изначальный рисунок всё равно проступал то там, то ещё где-нибудь среди интервью и различных публикаций.
В книге «Дело всей жизни» Василевский дипломатично, как и принято в мемуарах, писал: «Командующий Донским фронтом мой друг К. К. Рокоссовский не был согласен с передачей 2-й гвардейской армии Сталинградскому фронту. Более того, настойчиво просил не делать этого и пытался склонить на свою сторону И. В. Сталина».
После войны они не раз сталкивались в спорах по поводу тех дней и событий.
— Ты тогда был всё же не прав, — сказал однажды Рокоссовский Василевскому. — Я со Второй гвардейской ещё до подхода Манштейна разгромил был оголодавшие и замерзающие дивизии Паулюса.
— Нет, Константин Константинович, — стоял на своём Василевский, — решение о повороте Второй гвардейской армии на котельниковское направление в той ситуации было наиболее правильным и целесообразным. Даже незначительное промедление в её выдвижении на юг могло бы поставить нас в довольно невыгодное положение.
В черновиках «Солдатского долга» есть довольно любопытные страницы, где Рокоссовский размышляет о роли представителей Ставки в ходе проводимых штабом фронта или фронтов операций. Вспоминая обстоятельства своего вступления в должность командующего войсками Донского фронта, он писал:
«Жуков с Маленковым сделали доброе дело: не задерживаясь долго, улетели туда, где именно им и следовало тогда находиться.
А вот пребывание начальника Генерального штаба под Сталинградом и его роль в мероприятиях, связанных с происходившими там событиями, вызывают недоумение.
По предложению А. М. Василевского был создан Юго-Восточный фронт, в состав которого вошли войска левого крыла Сталинградского фронта. Происходило это в самый разгар боёв. Если такая мера была вызвана предвидением невозможности воспрепятствовать выходу противника к Волге, то она понятна. Командующим Юго-Восточным фронтом назначается генерал А. И. Ерёменко, а в качестве управления и штаба этого фронта используется штаб 1-й гвардейской армии. Но буквально через несколько дней (только началось оформление) Василевский, находясь у Ерёменко, подчиняет ему командующего Сталинградским фронтом Гордова. Нужно к этому добавить, что штаб Сталинградского фронта создавался на основе управленческого аппарата КОВО. Так что он представлял собой, можно сказать, старый сколоченный штаб. И, несмотря на это, его подчиняют другому — слабенькому, только формирующемуся. Вероятно, такое волевое решение родилось лишь потому, что начальник Генерального штаба лично находился в войсках, в данном случае у Ерёменко.
Вообще случай подчинения одного фронта другому беспрецедентен. А при условии предвидения возможного выхода врага к Волге вообще непонятен. Вот к чему приводит нахождение начальника Генерального штаба не там, где ему следовало быть.
При здравой оценке создавшегося положения и в предвидении надвигавшейся зимы у врага оставался только один выход — немедленный отход на большое расстояние. Но, недооценивая возможности Советского Союза, противник решил удержать захваченное им пространство, и это было в сложившейся обстановке своевременно использовано нашим Верховным главнокомандованием.
О предстоящем контрнаступлении мы узнали уже в октябре от прибывшего снова заместителя В ГК Г. К. Жукова. В общих чертах он ознакомил нас, командующих Донским и Сталинградским фронтами, с намечаемым планом. Все мероприятия проводились под видом усиления обороны. В период 3–4 ноября в районе 21-й армии Г. К. Жуков провёл совещание с командующими армиями и командирами дивизий, предназначенных для наступления на направлении главного удара. Здесь же отрабатывались вопросы взаимодействия Донского фронта с Юго-Западным на стыках. Подобное мероприятие было проведено и с командным составом Сталинградского фронта.
Меня несколько удивило то обстоятельство, что совещание носило характер отработки с командирами соединений вопросов, которые входили в компетенцию командующего фронтом, а не представителя Ставки.
Другое дело — увязка взаимодействий между фронтами. Здесь могут возникнуть вопросы, которые легче решить представителю Ставки тут же, на месте.
Для увязки некоторых вопросов взаимодействия мне ещё пришлось побывать на командном пункте командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина, где находился и начальник Генерального штаба Василевский. Мне показалось странным поведение обоих. Создавалось впечатление, что в роли командующего фронтом находится Василевский, который решал ряд серьёзных вопросов, связанных с предстоящими действиями войск этого фронта, часто не советуясь с командующим. Ватутин же фактически выполнял роль даже не начальника штаба: ходил на телеграф, вёл переговоры по телеграфу и телефону, собирал сводки, докладывал о них Василевскому. Все те вопросы, которые я намеревался обсудить с Ватутиным, пришлось обговаривать с Василевским».