Был как раз праздник артиллерии, и мы провели вечер в тесной командирской семье. Высказано было много пожеланий. Тепло распрощавшись с Георгием Константиновичем и со своими сослуживцами, в бодром настроении я вернулся во 2-й Белорусский фронт, будучи доволен, что не поддался соблазну и никого из своих сотрудников не потянул за собой. Я встретил достойных офицеров как в штабе 2-го Белорусского фронта, так и в управлении. Мы быстро сработались».
Мемуары есть мемуары. Какое уж там «бодрое настроение»… Достаточно было одного взгляда на карту, чтобы понять: его попросту убирают с берлинского, то есть главного направления. Рокоссовский был человеком сугубо военным, но и в сложностях кремлёвской политики к тому времени уже понимал многое. Да и собой владеть умел. Умел держать удар.
Свой командный пункт на новом месте Рокоссовский приказал перенести поближе к передовой, в лесной массив близ населённого пункта Длугоседло. Сапёры расчистили от мин и неразорвавшихся снарядов местность и дороги, отрыли землянки. Связисты тут же наладили связь. Конечно, обида досаждала, словно старая незажившая рана. Верховный был не просто талантливым, но и осторожным режиссёром, который просчитывал все возможные ходы наперёд. Берлин должен брать маршал с незапятнанной, так сказать, биографией. К тому же история с Варшавским восстанием, запутанная сложностями не столько военного, сколько политического характера, наверняка напомнила Сталину польское происхождение Рокоссовского…
Больше всего жаль было расставаться со своим штабом. Он создавал его всю войну, с лета 1941 года, с Ярцева. Вначале это был штаб армейской группы, потом армии, а затем фронта. Подмосковье, Сталинград, Курск, Днепр, Белоруссия, Висла…
Вскоре следом за своим командующим на новое место службы прибыл его заместитель генерал-полковник К. П. Трубников[134]. «Это произошло без моего ведома, — вспоминал маршал, — Кузьма Петрович Трубников хороший, опытный командир и замечательный человек».
Только-только успел принять дела и хозяйство нового фронта, вызвали в Ставку. Сталин лично ставил задачу 1-му и 2-му Белорусским фронтам. 28 ноября Рокоссовскому вручили директиву: «Перейти в наступление и разгромить млавскую группировку противника, не позднее 10–11 дня наступления овладеть рубежом Мышинец, Вилленберг, Найденбург, Дзялдово, Бежунь, Бельск, Плоцк и в дальнейшем наступать в общем направлении на Нове-Място, Мариенбург. Главный удар нанести с рожанского плацдарма силами четырёх общевойсковых армий, одной танковой армии, одного танкового и одного механизированного корпусов в общем направлении на Пшасныш, Млава, Лидзбарк. Обеспечение главных сил с севера осуществить наступлением одной общевойсковой армии на Мышинец. Второй удар силами двух общевойсковых армий и одного танкового корпуса нанести с сероцкого плацдарма в общем направлении на Насельск, Бельск. Для содействия 1-му Белорусскому фронту в разгроме варшавской группировки противника 2-му Белорусскому фронту частью сил нанести удар в обход Модлина с запада».
Теперь ему не брать и Варшавы, а лишь содействовать «в разгроме варшавской группировки противника 1-му Белорусскому фронту»…
Все эти месяцы боёв на подступах к городу детства и юности в Варшаве его ждала сестра Хелена. Впоследствии она вспоминала: «Уже перед самым Варшавским восстанием кто-то показал мне листовку, в которой говорилось, что Рокоссовский ведёт свои войска на Запад. Я не отдавала себе отчёт в том, насколько наша фамилия ненавистна немцам. Убедилась же в этом во время восстания. Во двор дома по ул. Сенаторской, 31, где мы работали, ворвались немцы. В этот момент одна из моих соседок позвала меня по фамилии. Это услышал немецкий офицер. Он подбежал ко мне и, выкрикивая — вместе с проклятиями — «Рокоссовска», «Рокоссовска», — рукоятью пистолета ударил меня по голове. Я упала. От неминуемой смерти спасла меня оказавшаяся рядом санитарка, которая вытащила из моей сумочки «аусвайс» на вымышленную фамилию и, пользуясь знанием немецкого языка, показала его фашисту и объяснила, что ему просто послышалось. Реакция этого гитлеровца на фамилию «Рокоссовский» сильно удивила меня. В голове не умещалось, что наш Костик, которого я помнила молодым худеньким солдатиком, любимый брат, любимец семьи, доброжелательный и такой родной, мог стать таким известным и грозным человеком».
Удивительно и другое: немцы хорошо знали, кто такой Рокоссовский, ещё по Сталинграду, а поляки, тщательно фильтровавшие информацию для своего народа, старались держать факт приближения армий своего соотечественника в тайне.
Хелена дождётся своего брата. Но встреча их произойдёт чуть позже.
Уезжая из расположения 1-го Белорусского фронта, Рокоссовский простился не только со своим штабом и боевыми товарищами. Пришлось расстаться и с любимой. Галина Таланова была уже на восьмом месяце беременности. Родит она в январе. Госпиталь в то время уже перекочевал под Варшаву в городок Мензижец. Родится девочка, здоровенькая и красивая, и унаследует черты матери и отца.
Рокоссовский будет искренне счастлив. При первом же случае навестит Галину и дочь. Дочь назовут Надеждой.
Галина Васильевна любила искренне и нежно и, как всякая любящая женщина, знающая такую же ответную нежность, конечно же, лелеяла надежду. Надежда не оправдалась. После войны Рокоссовский вернётся в семью. Впоследствии Галина Васильевна рассказывала, что он сразу сказал ей, что не сможет оставить ту, которая не отреклась от него в самые трудные дни его жизни, когда он находился в «Крестах», под следствием.
Так и дошла Галина Васильевна со своей крошкой-дочуркой до Победы в составе 1 — го Белорусского фронта. После войны вышла замуж за лётчика-испытателя Юлия Кудрявцева. У них родилась дочь Марина. Юлий Евгеньевич Кудрявцев удочерил и Надежду. В 1959 году он обратился к Рокоссовскому с просьбой дать согласие на удочерение. Надежда Константиновна носила фамилию отца — Рокоссовская. Маршал признал её, помогал и ей, и её матери. Семья Кудрявцевых жила в Латвии. Но вскоре случилась трагедия: Юлий Кудрявцев погиб. Галина Васильевна с дочерьми вернулась в Москву. Устроилась на работу в Главный военный клинический госпиталь им. Н. Н. Бурденко.
Надежда Константиновна рассказывала: «Отец писал моей матери письма стихами. Я его практически не видела. Хорошо запомнился послевоенный эпизод, как мы с отцом выбирали вид спорта, которым я буду заниматься. Он сказал: «Что ты не умеешь вообще делать? В волейбол немного играешь. В баскетбол — тоже. А плавать не плаваешь». Остановились на плавании. Позднее я даже выступала за сборную Латвии».
В письмах Рокоссовский называл свою любимую «незабвенной соловушкой». Надежда Константиновна их сохранила. Письма и много фотографий, очень личных и трогательных.
Потомки Рокоссовского сейчас общаются, сохраняя добрые родственные отношения.
Но тогда, глубокой осенью 1944 года, до мира было ещё далеко.
Из воспоминаний маршала:
«Нам предстояло наступать на северо-запад, Сталин предупредил, чтобы мы не обращали внимания на восточно-прусскую группировку противника: её разгром возлагается всецело на 3-й Белорусский фронт. Даже не упоминалось о взаимодействии между нами и нашим правым соседом (впоследствии, как известно, жизнь внесла поправку и нам пришлось большую часть войск повернуть на север).
Особо предупреждалось о самом тесном взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом. Мне запомнилась даже такая деталь: когда Сталин рассматривал нашу карту, он собственноручно красным карандашом вывел стрелу, направленную во фланг противнику. И тут же пояснил:
— Так вы поможете Жукову, если замедлится наступление войск 1-го Белорусского фронта.
В последующей беседе со мной Сталин ещё раз подчеркнул, что назначаюсь я не на второстепенное, а на важнейшее направление, и высказал предположение, что именно трём фронтам -1-му и 2-му Белорусским и 1-му Украинскому предстоит закончить войну на Западе.
Там же, в Ставке, мне сообщили, что граница нашего фронта передвигается к югу до впадения Нарева в Вислу с переходом к нам войск, занимающих этот участок. Значит, 65-я армия генерала Батова будет с нами. Это меня очень обрадовало. С 65-й армией я не разлучался со Сталинграда и имел возможность много раз убедиться в превосходных боевых качествах её солдат, командиров и, конечно, прежде всего самого Павла Ивановича Батова, смелого и талантливого военачальника. Отошла к нам и 70-я армия генерала В. С. Попова, с которой мы прошагали от Курской дуги до Нарева. Она сейчас оказалась крайней на левом крыле фронта на западном берегу Нарева, упираясь своим левым флангом в Вислу. Командарм её — старый боевой генерал, в прошлом кавалерист, армией командовал уверенно. Правда, порой он казался слишком флегматичным для кавалериста, которые всегда отличались напористостью, удалью, готовностью на самые рискованные действия. Василий Степанович был тяжеловат на подъём. Но зато, вдумчивый и упорный, начатое дело он всегда доводил до конца, хотя и приходилось его иногда поторапливать.
134