Из резерва Ставки в состав фронта вошли армии: 2-я ударная генерала И. И. Федюнинского, 49-я генерала И. Т. Гришина (с ним я встретился впервые), 5-я гвардейская танковая генерала В. Т. Вольского, с которым мы были давно знакомы, ещё с 1930 года, когда он командовал кавалерийским полком в 7-й Самарской кавдивизии. Позже мы вместе служили в Забайкальской группе войск, где он возглавлял танковую бригаду. Это был прекрасный командарм, всесторонне развитый, высококультурный, тактичный и храбрый, что давало мне право за армию не беспокоиться: она была в надёжных руках.
Вместе с 3,48 и 50-й армиями, которые и раньше входили во 2-й Белорусский фронт, к началу операции в нашем распоряжении было семь общевойсковых армий, одна танковая, одна воздушная (ею командовал генерал К. А. Вершинин, уже тогда проявивший себя как крупный авиационный начальник, отличавшийся не только высокими организаторскими способностями, но и богатой творческой инициативой) и, кроме того, кавалерийский, танковый, механизированный корпуса и артиллерия прорыва. Силы были внушительные и соответствовали поставленной перед нами задаче.
Ширина полосы фронта, в пределах которой нам предстояло действовать, достигала 250 километров. Наши войска на всём этом пространстве делали вид, что заняты укреплением своих позиций в расчёте на длительную оборону, а фактически полным ходом готовились к наступлению.
Местность, на которой нам предстояло действовать, была весьма своеобразна. Правая её половина — от Августова до Ломжи — лесисто-озёрный край, очень сложный для передвижения войск. Более проходимой по рельефу была левая половина участка фронта. Но и здесь на лёгкое продвижение рассчитывать не приходилось. Нам предстояло преодолеть многополосную оборону противника, укреплявшуюся на протяжении многих лет.
Восточная Пруссия всегда была для Германии трамплином, с которого она нападала на своих восточных соседей. А всякий разбойник, прежде чем отправиться в набег, старается обнести своё убежище прочным забором, чтобы в случае неудачи спрятаться здесь и спасти свою шкуру. На востоке Пруссии издревле совершенствовалась система крепостей — и как исходный рубеж для нападения, и как спасительная стена, если придётся обороняться. Теперь нам предстояло пробивать эту стену, возводившуюся веками. При подготовке к наступлению приходилось учитывать и крайне невыгодную для нас конфигурацию линии фронта: противник нависал над нашим правым флангом. Поскольку главный удар мы наносили на своём левом крыле, войска правого фланга должны были прикрывать главные силы от вероятного удара противника с севера и по мере их продвижения тоже перемещаться на запад. У нас уже сейчас правый фланг был сильно растянут, а что произойдёт, если наступление соседа замедлится? Тогда и вовсе наши войска здесь растянутся в нитку. Разграничительная линия с 3-м Белорусским фронтом у нас проходила с востока на запад — Августов, Хайльсберг. Ставка, по-видимому, рассчитывала на то, что войска соседа будут продвигаться равномерно с нашими. Но нас даже не оповестили, где командующий 3-м Белорусским фронтом И. Д. Черняховский будет наносить свой главный удар. Повторяю, о нашем взаимодействии с правым соседом Ставка не обмолвилась ни словом, по-видимому, считая, что севернее нас никаких осложнений быть не может».
Сталин торопил своих маршалов к Берлину. Американцы наступали в районе Меца. Английские войска подходили к Равенне. Американо-французские дивизии наступали по обе стороны Вогез. С каждым боем, с каждым переходом и передислокацией союзных войск расстояние до Берлина сокращалось.
К наступлению готовились с особенной тщательностью. Штабы по настоянию Рокоссовского снова и снова отрабатывали все детали предстоящих действий. Командармов он настраивал на решительный, стремительный бросок.
— Важно, — настаивал комфронта, — чтобы наше наступление не вылилось в затяжные бои. Не дать возможности противнику планомерно отходить на заранее подготовленные рубежи.
Наставления фон Клаузевица были усвоены хорошо: «Преследование противника — второй акт победы, в большинстве случаев более важный, чем первый».
В дивизиях были созданы сильные отряды преследования и группы для действия ночью. Они имели задачу не позволить отходящему противнику оторваться от наших наступающих войск, даже если он попытается воспользоваться тёмным временем суток.
И вот наступило утро атаки. Рокоссовский с офицерами связи заблаговременно прибыл на передовой КП. Предполье затянуло густым низким туманом, лепил мокрый снег. Погода напоминала утро перед наступлением под Сталинградом. Самолёты, даже для одиночных полётов, поднимать с аэродромов было невозможно, и атаку с воздуха Рокоссовский приказал отменить. Успех (или неуспех) предстоящего прорыва должны были решить артиллерия и, как всегда, пехота. Танковые корпуса и кавалерию Рокоссовский берёг для второго этапа наступления, чтобы ввести подвижные ударные части в прорыв.
Севернее 3-й Белорусский фронт генерала И. Д. Черняховского уже сутки атаковал немецкие позиции, обходя Мазурские озёра в направлении на Кёнигсберг и к Балтийскому морю.
Южнее войска 1-го Белорусского фронта начали наступление с Магнушевского и Пулавского плацдармов, охватывая варшавскую группировку немцев.
Ствольная и реактивная артиллерия 85 минут обрабатывала рубеж обороны противника. Плохая видимость мешала работе артиллеристов. Однако основные цели были определены и нанесены на карты заранее. Рокоссовский несколько раз подходил к стереотрубе — нет, ничего не видно. Вслед за огненным валом, который начал сдвигаться в глубину обороны противника, пошла пехота. Терпеливо ждали донесений о первых результатах атаки.
Рокоссовский никогда не торопил командармов с донесениями, не донимал их штабы телефонными звонками. Говорил: командармы опытные, знают, что делать, и когда будут первые результаты, позвонят сами.
Первые дни продвигались тяжело. Противник сидел в основательно устроенном укрепрайоне. Использовал старые инженерные сооружения бетонного типа. Успел модернизировать их под современное вооружение. Приходилось буквально вырубать, выкапывать вместе с бетонными глыбами его огневые точки при помощи орудий большого калибра. Артиллеристы подкатывали гаубицы на прямую наводку и в упор расстреливали железобетонные сооружения бункерного типа. Специальные штурмовые и инженерно-сапёрные отряды взрывали металлические колпаки, делали проходы в минных полях и заграждениях. Хорошо показала себя во время этих боёв штурмовая самоходная артиллерия. Тем не менее продвижение оказалось незначительным — в первые сутки всего на семь-восемь километров. На второй день немцы собрали всё, что имели, и контратаковали на направлении главного удара. «Гитлеровцы предпринимали контратаку за контратакой, — вспоминал маршал, — одна яростнее другой, — но вынуждены были оставлять свои опорные пункты и оборонительные районы».
Сила силу ломит. Фон Клаузевиц по этому поводу думал более конкретно: «Лучшая стратегия состоит в том, чтобы всегда быть возможно более сильным; это значит прежде всего — быть вообще сильным, а затем — и на решающем пункте».
Решающий пункт вскоре определился. Удары с Сероцкого и Ружанского плацдармов слились в общий прорыв шириной в 60 километров.
На второй день позвонил сосед слева. Генерал Малинин, начальник штаба 1-го Белорусского фронта в порядке обмена информацией доложил обстановку и положение своих войск на стыке. У Жукова уже определялся явный успех. Малинин закончил разговор такими словами: