Донесения с мест боев все больше убеждали Рокоссовского,
что время работает на нас и в операции наступает решающий перелом. Войска очистили от гитлеровцев Цоппот и вышли к предместью Данцига. С выходом войск к заливу группировка фашистов была рассечена на три части.
Во избежание бессмысленных потерь и разрушений гитлеровцам был направлен ультиматум:
«К гарнизонам Данцига и Гдыни.
Генералы, офицеры и солдаты 2-й немецкой армии!
Мои войска вчера, 23 марта, заняли Цоппот и разрезали окруженную группировку на две части.
Гарнизоны Данцига и Гдыни изолированы друг от друга. Наша артиллерия обстреливает порты Данцига и Гдыни и подходы к ним с моря. Железное кольцо моих войск все теснее сжимается вокруг вас.
Ваше сопротивление в этих условиях бессмысленно и приведет к гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков.
Я предлагаю вам:
1. Немедленно прекратить сопротивление и с белыми флагами в одиночку, отделениями, взводами, ротами, батальонами и полками сдаться в плен.
2. Всем сдавшимся в плен я гарантирую жизнь и сохранение личной собственности.
Все офицеры и солдаты, которые не сложат оружия, будут уничтожены в предстоящем штурме.
Вся ответственность за гибель гражданского населения падет на ваши головы.
Командующий войсками 2-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза К. Рокоссовский.
24 марта 1945 г.»
Гитлеровское командование не ответило на это предложение, и Рокоссовский отдал приказ о штурме.
28 марта была освобождена Гдыня, 30 марта - Гданьск. Остатки неприятельских войск бежали в заболоченное устье Вислы, откуда, вывозившись по уши в грязи, шли сдаваться в плен.
Над старинным польским городом взвился польский национальный флаг. Польскому народу было возвращено все Поморье с крупными городами и портами на Балтийском море.
После ликвидации сильной восточно-померанской группировки противника фронту предстояло принять непосредственное участие в Берлинской операции.
Отдыхать было некогда - внимания маршала снова требовав ли неотложные дела. Надо было позаботиться об отдыхе войск, дать распоряжения на несколько дней вперед.
Рокоссовский связался с начальником штаба фронта Боголюбовым. Как и с Малининым, маршал быстро нашел с ним общий язык и внимательно прислушивался к еш советам и предложениям. Они коротко обсудили итоги операции и наметили задачи на ближайшие дни.
Только Рокоссовский закончил разговор с командующим воздушной армии, как позвонил маршал Жуков.
- Слушай, Костя, в одном селе, которое мы освободили, к нам подошла женщина и сказала, что она Елена Ксаверьевна Рокоссовская.
- Елена? - воскликнул Рокоссовский.
- Да, Елена.
- Это моя родная сестра! - взволнованно сказал маршал.
- Как тебе ее доставить?
- Георгий Константинович, направь ее ко мне машиной. Буду благодарен.
- Какой вопрос! Часа через три будет у тебя. За безопасность не переживай.
- Спасибо, Георгий!
6
Давно не испытывал Рокоссовский такого душевного трепета. Как всегда в минуты сильного волнения, он курил одну папиросу за другой и не находил себе места. Он пытался заняться служебными делами, но срочных не оказалось, а повседневные оттеснялись предстоящей встречей с сестрой.
До предполагаемого приезда Елены оставалось чуть больше получаса. Рокоссовский снял Полевую форму и облачился в повседневную, с золотистыми погонами и большой маршальской звездой.
Рокоссовский бросил взгляд на стол: шоколад, консервы, копченая колбаса, печенье, чашки для чая.
Чтобы скоротать время, он вышел во двор. К нему подошел какой-то бродячий пес, поднял голову, посмотрел недоверчиво и потрусил к соседнему дому.
Деревня, где располагался КП фронта, не была изранена вой-•ной, хотя в нескольких километрах от нее проходили кровопролитные бои. Поляки, жившие здесь, почтительно относились к своему знаменитому земляку. Вот и теперь местный житель, проходивший по улице, поклонился и снял шапку:
- Dien dobry! Szanowy pan Rokosowskij!*
- Dien dobry! Dien dobry! - кивнул маршал. - Wszystkiego najlepszego!9 10
Походив по двору, Рокоссовский вызвал адъютанта и дал ему команду, чтобы тот выехал на перекресток дорог, где долж-; на появиться машина с Еленой, арам вышел за ворота.
Солнце уже повернуло на вторую половину дня. На скворечне, прикрепленной к дереву, перебирая крылышками, высвистывал свою извечную мелодию скворец. На пригорке кудрявились столетние дубы; у луговой излучины темнел молодой ельник.
Рокоссовский думал о сестре. Как давно он ее не видел? Они жили долгое время в разных странах: он - на русской земле, она -в Польше. Из неумолимого времени, словно из тумана, вырастал образ его сестрички, с которой он расстался, когда ему не было еще и восемнадцати, а ей шел шестнадцатый год. Он помнил ее маленькой лепетуньей, потом повзрослевшей девочкой, заводилой среди сверстниц в предместье Варшавы - Праге. Его постоянно мучила тревога, что из-за него гитлеровцы могут расправиться с. Еленой.
Маршал заметил шлейф пыли на дороге, по которой шли машины. Первая машина притормозила. Старшина-водитель, расплывшись в улыбке, открыл дверцу. Из машины вышла одетая в темный плащ женщина, поклонилась старшине - не то благодарила, не то прощалась.
Женщина огляделась вокруг. Она была среднего роста, живая, подвижная, на вид ей было лет сорок. Некоторое время она смотрела на клен, стоявший у дома, видимо, пораженная размером гигантского дерева, потом взглянула на шагавшего ей навстречу Рокоссовского, кинулась в его объятья и заплакала.
- Konstanty kochany moj... Brat rodzony... Jakie szcz^scie!11
- Хеленка, родная моя!.. Как я рад! - обнимал и целовал сестру Рокоссовский. - Как же мы давно с тобой не виделись... Хеленка.
- Да, Константы, да. - Глаза Елены вскинулись на лицо брата, на погоны маршала. - Ту teraz wiadomy12.
Елена была очень похожа на брата: тот же интеллигентный красивый профиль, те же небесного цвета глаза, тот же мягкий и доверчивый голос, те же светлые волосы.
Уже давно на землю опустилась ночь, уже адъютант дал команду повару убрать со стола, уже начали перекликаться в деревне петухи, а брат и сестра после долгой и мучительной разлуки не могли наговориться. Непроизвольно, сами по себе все бежали и бежали слова о том, что было обоими пережито, о былом сиротстве, скитаниях с места на место, о безжалостной судьбе родных, так рано ушедших из жизни. Почти никому не рассказывал Рокоссовский о своем глубоко личном - об увлечении стихами. Оказывается, он выкраивал минуты между боями, находил уединенный уголок и сочинял стихи о природе, о любви, о смысле жизни. Единственное, о чем умолчал Рокоссовский, - это о годах, проведенных в тюрьме. Он не хотел скрывать эту трагическую страницу своей жизни от родной сестры, но сейчас ему не хотелось об этом говорить.
Елена рассказала брату, как за ней во второй половине 1944 года охотились гестаповцы, как обещали за нее фашисты сто тысяч марок тому, кто поможет ее задержать.
Опершись локтями на стол, он добрыми глазами смотрел на сестру и слушал ее рассказ.
- В Варшаве, где я остановилась у знакомых, за час до прихода гестапо, прибыл ксендз13 и увез меня в район Груеца. В селе Золотоклосс меня укрывали до прихода-ваших войск. Я часто болела. - Она замолчала, влажными глазами посмотрела на брата. - Теперь, Константы, все будет по-другому. Кончится война, люди подумают, что они натворили, опомнятся и будут жить спокойно.
Рокоссовский сочувственно посмотрел на Елену и, моргнув усталыми глазами, произнес:
- Хорошо бы так, Хеленка, но человеку, к сожалению, трудно перемениться сразу. Можно говорить, думать по-другому, а уклад жизни долго будет прежним. Так же, как зимой идет снег, а весной - дождь, так же, как птицы улетают в теплые края, а потом возвращаются обратно, так же своими маршрутами ходит и человек. Очень трудно направить его на другую дорогу.