- Похоже, вы мне и шпионаж в пользу японской разведки собираетесь пришить?
- Дело покажет. Ясно одно - вы были тесно связаны с Грязновым и ходили у него в друзьях. Вполне возможно, что вы с ним работали на японцев заодно.
- Это ложь! - зло сказал Рокоссовский. - Лучше сразу обвиняйте меня, что я работал на английскую и французскую разведки. Семь бед - один ответ.
- Вы не язвите, гражданин Рокоссовский! - повысил голос Кавун и, выйдя из-за стола, положил перед ним протокол допроса. - Подпишите!
- Я ничего подписывать не буду.
- Снова за свое.
- Я сто раз об этом говорил: я ни в чем не виновен!
- Тогда скажите, вы были знакомы с Чайковским Косьяном Александровичем?
- Да, был. Он служил в штабе Забайкальского военного округа. В его ведении были бронетанковые и механизированные войска, и мы с ним часто решали служебные вопросы.
- А по неслужебным делам вы с ним общались?
- Несколько раз встречался на охоте, на рыбалке, - со скрытым раздражением в голосе ответил Рокоссовский. - Он повернулся к Кавуну. - В связи с чем возник этот вопрос?
-- Он тоже дает очень интересные показания не в вашу пользу, -сказал Кавун, занимая свое место за столом. - Гражданин Рокоссовский, я даю вам время, подумайте, где вы встречались в неслужебной обстановке с Грязновым, Чайковским и другими. Для следствия представляет особый интерес - о чем вы говорили, к чему готовились. В следующий раз у меня будет к Вам очень много вопросов. Я еду в командировку в Читу и буду очень занят. - Он вышел из-за стола, прошелся по кабинету и, остановившись напротив Рокоссовского, произнес: - Видите, как я с вами откровенен. Хотелось бы, чтобы и вы платили мне той же монетой.
Кавун нажал на кнопку звонка, и на пороге появились конвоиры.
- Уведите!
Был яркид и солнечный день мая 1938 года. Пока открывали заднюю дверь «воронка», Рокоссовский окинул взглядом голубое поднебесье, откуда доносились трели какой-то птицы; легкий ветерок обдавал лицо приятной прохладой.
- В машину! - подал команду старший конвоир.
«Как же хочется на волю», - подумал Рокоссовский, с трудом отрывая глаза от розовых тюльпанов на газоне у дома НКВД.
До поздней ночи просидел Рокоссовский на кровати. Он подтянул коленки, обнял их руками, положил на руки подбородок и на несколько часов подряд превратился в живую скульптуру.
Дело принимало новый оборот - его собираются обвинять в шпионаже теперь уже в пользу японской разведки. Пока только прозрачно намекают. По всей вероятности, Кавун и собрался ехать в Забайкалье, чтобы собрать на него материал.
Рокоссовский перебрал в памяти всех своих бывших сослуживцев по Забайкалью, особенно тех, на кого намекал следователь, и ничего предосудительного в их поступках не нашел.
Комкор Грязнов - это талантливый и сильный военачальник. У Рокоссовского не вызывало сомнений, что он, обладая даром управлять войсками, в то же самое время был простым и скромным человеком. Он воевал в Первую мировую войну, а в Гражданскую уже в двадцать лет командовал дивизией. «Нет, нет, не может этого быть, чтобы Грязнов был японским шпионом, - подумал он. - Это очередной бред особистов».
Рокоссовский думал о том, что они были почти одногодками, их военные судьбы были очень похожи. Может быть, поэтому они жили в дружбе. А больше всего они узнавали друг друга па рыбалке и охоте.
Живо вспомнилась Рокоссовскому охота и рыбалка на таежной речке, название которой он уже забыл. Грязнов, он и Чайковский проехали километров пятьдесят на машине и через два часа дошли до заимки, расположенной у крутой каменистой горы, северный склон которой покрывали могучие лиственницы, сосны и кедры. В ущелье протекала горная речка, а из-под горы вырывался на волю говорливый родник.
Заимка была построена из бревен, земляной пол с двумя окошками, печь из дикого камня, обмазанного белой глиной,
стол, сколоченный из неотесанных досок, в углу нары, а вместо табуреток - чурбаки.
Поздно вечером у печки хлопотал Чайковский, готовил ужин, а Грязнов и он сидели на нарах, травили анекдоты и наблюдали - повар не разрешал никому прикасаться к продуктам, пока не будет готова царская еда. В полутьме светились огоньки папирос, дым от них уходил в приоткрытое окошко. В заимке пахло дымком и свежим сеном. Небрежно привалясь спиной к стене, Грязнов, взволнованный удачной охотой, попыхивал папиросой и говорил:
- Как только я забрался на скалу, вижу - внизу пасутся две козы. Винтовка у меня, как вы знаете, первый класс. Мне ее Уборевич подарил за одну очень удачную операцию. Прицеливаюсь под левую лопатку и - бах! - с первой же пули удача.
Он тоже тогда убил козла. Не повезло только Чайковскому -он два раза промахнулся. После ужина с двумя-тремя рюмками водки они спали как убитые.
Утром, на зорьке, они вышли на рыбалку. Ночью было холодновато, даже в затишке река подернулась ледком, но день обещал быть Теплым.
Рокоссовский как теперь видел тайгу. Она раскинулась без конца и края. После зимы, посеревшая, местами раскрашенная в зеленый цвет кедром и сосняком. Громадные отвесные утесы были густо йокрыты мхами и лишайниками.
Они тогда выбрали широкий тихий плес в излучине реки. Чайковакий сидел под кустом лозняка, недалеко от него внимательно следил за поплавком Грязнов, правее<вакинул две удочки он. На серебряной глади глубокого омута подрагивали от шаловливого ветра поплавки. И вдруг его поплавок резко нырнул под воду и пошел к середине реки. Сердце у него тогда зашлось от радости. Он вытянул из воды рыбину, которая шлепнулась о землю и затрепыхалась в траве.
- Косьян, смотри! - крикнул Грязнов.
- Не кричи своей луженой глоткой, рыбу распугаешь! - ответил тот с некоторой завистью. - Подумаешь, сазан, килограмма на полтора, не больше. Прошлый раз, помнишь, я поймал килограмма на четыре.
- Имей скромность, - улыбнулся Грязнов. - Не загибай.
На Рокоссовского нахлынула такая волна сладких воспоминаний, что она вытеснила из головы мысли о его безотрадном тюремном существовании, и он на время забыл о ноющей боли в спине после позавчерашних побоев. «Где вы теперь, друзья, вспоминаете ли когда-нибудь нашу рыбалку?»
Конечно, РокоссовскиЗ не мог знать, что Грязнова заста-вили подписать письмо Ворошилову, где он просил «серьезно проверить через органы НКВД» Рокоссовского по «подозрительным связям с контрреволюционными элементами». Он многое знал, о многом догадывался, но пока еще не в полном объеме представлял, до какого абсурда была доведена охота на «врагов народа», какие унизительные и жестокие экзекуции осуществлялись над людьми, свято верившими в социализм. '
Еще долго РокоссовскиЗ блуждал по лабиринту памяти, как заяц по снегу. Особенно они были безрадостными, когда он думал о семье. Он не имел понятия, где теперь живут жена и дочка, что с ними произошло после его ареста. Он делал несколько попыток написать письмо по старому, псковскому адресу, но ему ни разу не дали ни ручки, ни бумаги.
2
Летели дни, месяцы, и уже минуло более года, как РокоссовскиЗ без суда находился в тюрьме, в одиночной камере. Несколько месяцев его не вызывали на допрос. Видимо, нарочно тянули время, чтобы он окончательно убедился, что к расследованию его дела готовятся серьезно. Он изнемогал от одиночества. Ему хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, пусть даже с тем же следователем, все равно - был бы живоЗ человек. Правда, иногда во время прогулки удавалось переброситься с кем-нибудь одним-двумя предложениями, но это были ничего не значащие слова. Все эти месяцы Рокоссовский был предоставлен самому себе. Не сломили его допросами, неоднократными избиениями -может быть, теперь решили взять одиночеством? Он старался мобилизовать силу воли, чтобы хоть как-нибудь заполнить окружающую его пустоту.
Его мысли обращались в прошлое, к тому, как он делал выбор, переходя на сторону большевиков, как воевал, с кем дру-жил, как создавал семью. Он оглядывался назад, ворошил и ворошил отошедшее, много думал о том, что случилось со страной и к какому берегу теперь она причаливает.